Андрей Малыгин - Гонзаго

Валерий Иванович повздыхал, посопел, но в конечном итоге все же, прислушавшись к таинственному внутреннему голосу, собрался и пошел на концерт. Наверняка какие-нибудь знакомые и там найдутся.

Погода стояла не по-весеннему теплой. Солнце, заливая улицы потоками света, прыгало солнечными зайчиками по полированным бокам и стеклам автомашин и троллейбусов и качалось на ветках и свежих листьях деревьев вместе с радостно щебечущими птицами. И люди тоже преобразились на глазах. Теперь их лица все чаще озарялись улыбками, а голоса звенели бодро и жизнерадостно, наполняя прозрачный воздух веселым говором, смехом и шутками.

Боже мой, как хорошо! Скоро снова наступит вожделенная пора — долгожданное лето, когда не надо прятаться в теплые одежды, а в пять вечера зажигать на улицах свет фонарей. Эх, если бы оно, это самое лето, было более щедрым и благосклонным к людям и начиналось где-то с начала апреля, а заканчивалось бы в конце октября. В такое время просто хочется жить. И не просто жить, а жить долго и счастливо, любить и творить. Но ведь где-то на земле совсем нет снега и зимы, а круглый год светит солнце, зеленеет растительность, а в воздухе разлита добрая теплота. Какая все же несправедливость! А у нас так медленно тащится время холода и зимы и так моментально проносится теплая пора. Не успеешь оглянуться, а уже снова пасмурно, холодно и темно. И на душе сразу становится более скучно и одиноко. Какая все же магия кроется в теплом времени года! Нет, надо будущим поколениям обязательно научиться воздействовать на погоду, чтобы…

Валерий Иванович как будто зацепился и снова мысленно вернулся к нечаянно проскочившему слову «магия».

«Магия, ма-гия… Какое все же необыкновенное и загадочное слово. Да, несомненно, очень необычное и певучее в произношении слово — магия! Сколько же за ним кроется всяческих загадок и разных тайн… — Валерий Иванович, словно очнувшись, покрутил по сторонам головой. — Да, скоро уже появится и знакомое здание театра… Хм, интересно, и почему оно ко мне прицепилось, это слово, как какая-то надоедливая строчка из песни или голодная бродячая собака в ожидании хоть самого маленького кусочка, но чего-нибудь из съестного…».

Шумилов почувствовал, что непонятно почему вдруг стал волноваться.

«Магия чисел, магия слов, магия голоса, магия взгляда, магия обаяния… Слова, слова, слова. И чаще всего за этим кроются простой элементарный обман и мошенничество, скрытые до времени от глаз человеческих. Желаемое пытаются выдать за действительное, которого попросту нет! Да нет, не существует, а с помощью разных уловок и ухищрений морочат наивным и доверчивым людям головы. Но ведь есть же в жизни и настоящая магия, настоящая сила, подвластная очень и очень немногим, которую ему когда-то пришлось наблюдать лично…»

Перед Валерием Ивановичем вдруг ярко и образно всплыли картины пятнадцатилетней давности, когда он, будучи секретарем партийной организации крупного предприятия, по своей наивности и убежденности в правоте марксистско-ленинского учения до поры до времени как раз и не верил в реальность того, что крылось за этим понятием и словом. А когда столкнулся, то не сразу понял и распознал… Да и попробуй распознай, убедись, согласись, если от всего этого крыша у тебя не съедет.

Тогда все пронеслось, словно как в сказке, а вернее, как в сумбурном и красочном сне. Когда вдруг неожиданно, как острая заноза, временами впивались упрямые вопросы: «Неужели это происходит со мной? И неужели это вообще может происходить?» Но ведь было же, было, черт возьми! И пусть абсолютное большинство читателей, тех самых людей, которые нашли в себе терпение и силы прочитать написанную и выпущенную им за это время книгу, полагают, что все рассказанные им события всего лишь плод его необузданной фантазии. Этакая красивая сказочка для взрослых, как, например, «Тысяча и одна ночь»… Но он-то, как никто другой, отлично помнит и знает, что это случилось в действительности. Это было, существовало, хотя в эти события на самом деле и немыслимо трудно было поверить…

Валерий Иванович от волнения даже остановился.

Ну вот, опять вспомнил и опять разволновался. И ничего удивительного. Можно ли к тем фактам относиться спокойно, равнодушно, без всяких, как говорится, излишних треволнений? Даже сейчас. Любому наивному дурачку понятно — конечно же, нет! Те самые три дня фактически коренным образом поломали все его былое мировоззрение, круто изменили жизнь и его самого. Как будто он заново родился и только в сорок лет начал заново жить. Да и сама жизнь с той поры изменилась. Разве можно было тогда даже помыслить, а уж не то что представить, что никакого Политбюро ЦК КПСС в скором времени не будет и в помине, как не будет и самого государства с близким и с детства знакомым названием СССР. А ведь глава могущественного ведомства неоднократно ему намекал…