Игорь Рыжов - Питерский битник

……

Кстати, когда я в детстве разворачивал эту шоколадку («Аленку»), то у меня, порой, возникала непроизвольная эрекция. С чего бы это?

Подобные чувства я испытывал только к вафельно–шоколадным огромным конфетам «Медведи на лесоповале» («Утро в сосновом бору»).

Интересно, это латентная педофилия с зоофильным уклоном и гастрономической подоплёкой?

Эх, молодость отчего–то припомнилась!

Настоящий закон подлости: это когда ты договорился с девушкой о свидании у себя дома, прикупил бутылочку коньячку, наготовил всяческой вкусной еды, а она за полчаса позвонила и сказала, что приехать не может.

И вот, через час она тебе звонит и радостно сообщает, что ей всё–таки удалось уладить свои дела, и она будет у тебя через десять минут: а ты уже выпил весь коньяк, съел все свои кулинарные изыски и подрочил…

«..Какая, в жопу лажа? Мы так полгода жили! Кстати, это уже после того, как ты свои трусы у меня под подушкой нашёл, когда мы двух дур из артистического пивбара «Жуки» ко мне сдёрнули!

От твоей, в воспоминаниях, остались лишь коровьи глаза, плюс необъятная жопа, а от моей — пристрастие к ванной и охота к перемене мест.

После четвёртой бутылки она уверовала, что смена кровати сродни загранпаспорту куда–нибудь в экзотику, и мы переместились уже на ваш диван.

А потом с утра начались твои же вопли:

— Рыжов у меня трусы украл! Под подушку затырил!

…А тётки были забавные, моя — особенно. Пятно родимое на ноге вспоминается, размером с опрокинутый стакан портвейна, да и цветом…»

«…А у меня на Художников, когда жил там Аркашка Грек, периодически к нему под крылышко на ковёр, как к любимому, приезжал уникальный, очарованный им персонаж: тётенька–минетчица (за давностью лет — имя запамятовал).

Косила на оба глаза так, что при её улыбке было совершенно непонятно, кого из нас она пытается соблазнить. Плюс рост гренадера времён Петра Великого.

Но это была фея! Когда у нас заканчивалось всё спиртное, она мило улыбалась остатками зубов, и говорила: «Ну, что, мальчики! Продолжим?».

И спокойно отправлялась на привычное ремесло на трассу Проспекта Просвещения.

В доме для неё была отдельная рюмка, а Аркаше пожималась рука со словами: «Держись, старик! Кормилец, ты, наш, бля!«…»

«…Голые женщины? А что в них юморного? Они мне, честно говоря, и такими нравились и нравятся, уж извини.

Только по прошествии лет — Одна. Остальные всего лишь возбуждают (и в прямом смысле, не скрою: грех–то из ширинки наружу просится) на встречу с ней. Наверное я неправильный какой–то.»

И правда, хорошо… Возвращаюсь домой на Художников, к себе в «Поднебесье».

На газоне перед парадной набираю букет любимых желтых одуванчиков для тогдашней жены, поднимаюсь на лифте на свой предпоследний 14 этаж.

Перед дверьми квартиры стремительно скидываю всю одежду и оставшись совершенно обнаженным, лишь с эрекцией и букетом одуванчиков в руках, звоню в дверь.