Дмитрий Давыдов - Обратные вспышки

Я подхожу к лавке художника и задерживаюсь у витрины. Там выставлены работы местных художников. Вон девушка в красной шляпе, она сидит на краю постели и скрывает лицо широкими полями, в руке у нее глянцевитый фужер вина. Или вон маленькая избушка на широком заснеженном поле, окруженная хвойным лесом, из трубы избушки вьется серый дымок. Или цветущий луг, засыпанный благоухающими лепестками на вытянутых стебельках, луг дышит детской безмятежностью. Или любовная пара, которая шагает по мощеному бульвару мимо зажженных огоньков ламп, они укрываются зонтом от косого вечернего дождя. Одни картины выполнены жирными мазками масляных красок, другие – смочены акварелью. Одни размером с обложку книги, другие – с широкую оконную раму. Бывает, я так подолгу стоял среди картин, что опаздывал в соседний отдел бытовых приборов, в котором я и работаю. Я стоял, рассматривал полотна и чувствовал, как общаюсь с их творцами. Художники рассказывали замысел посредством картины, и я проникался сущностью затеи. Так я приобщался к искусству.

Я тяжело вздохнул и отвел глаза. Перед уходом взглянул на прилавок с мольбертом. Этот трехпалый выточенный из древесины символ означал для меня свободу. Спустился глазами на ценник и задумался. Не раз представлял воскресное утро, и я с мольбертом подмышкой, пакетом красок в руке и беретом на голове иду на природу. Мольберт и краски сами по себе стоят недорого, но что-то мешает их купить.

Я шагнул на ступеньку магазина пылесосов, как и тогда, когда окончил школу и сбрил пушок юности. Раньше она казалась подъемом, как и полагает ступеньке, а сейчас напоминает неуверенную поступь после падения. Дергаю ручку – закрыто. Сквозь стекло вижу, как Вова неповоротливо заправляет рубашку в штаны и затягивает галстук. Стучу в дверь. Он прищурился, наконец узнал меня, подбежал и забренчал ключами.

– Здорово, – говорит он и протягивает холодную и влажную руку.

После этого рукопожатия всегда передергивало. Пожелтевшая рубашка Вовы настолько застирана, что сквозь нее просвечивается обрюзгший живот и розовые висячие соски. Голова его полуприкрыта редкими светлыми волосами. Сам он веселый и участливый мужичок.

– Ты один, что ли? – спросил я.

– Ага, Жека немного опоздает, – сказал он и выпятил белые лошадиные зубы.

Жека – его напарник, а я среди них проездом. Им наказали стажировать меня, а по окончании курса молодого бойца, вернее, молодого продавца, меня отправят в другую смену. Ненавижу стажировку. За неделю нужно проглотить столько информации, сколько я за полгода не усвою. А ради чего? Чтобы еще через неделю после проверки все это забыть. В итоге придется переучиваться, ведь теория так часто разнится с практикой. Если она вообще соприкасается с ней.

В центре раздевалки стоит унитаз. Я скинул шуршащую куртку – меня перекосило, я задел тот зудящий прыщ. Засучил рукав растянутой кофты и оголил блеклую кожу, на которой пульсировали припухлости. На секунду показалось, что оттуда выбежал паучок, но я пристально оглядел руку и ничего не заметил.

– Вова! – крикнул я, – а пауки кусаются?

– Кто? Пауки? – кричал Вова из зала.

– Да!

– Не знаю, наверно, нет. А что?

Я молча постоял и рассмотрел руку еще раз. Красное пятно так и манило пальцы. Я не сдержался и почесал. Почесал снова. Опять почесал. Зуд только усилился. Ногти шкрябали по коже, раздирали отсохшую шелуху и задевали соседние припухлости. Через минуту зудела вся рука. Я огляделся.

– А здесь пауки есть? – крикнул я.

– Где здесь? В магазине? – ответил Вова, – вроде нет, я не видел.

Пятно побагровело: просочились капельки крови. Я оторвал салфетку, приложил и вышел в торговый зал.

У матерых продавцов день начинался с первого покупателя. У меня он начинался с закрепления знаний по продуктам. По обеим сторонам тянулись серые металлические стеллажи с уборочной техникой. Справа стояли громоздкие и неповоротливые хозяйственные пылесосы. Они напоминали сгорбленных и распухших гномов, которые всасывают через трубку грязь, а наполнив желудочный бак, опорожнялись через сливное отверстие внизу пылесоса. Следом шли компактные мультициклоны, которые походили больше на космическое оборудование, чем на домашний пылесос. Слева выстроились аппараты нового поколения – пароочистители. Они словно привилегированная элита уборочной техники и стояли особняком. Завершал парад этих дивных вещей – паропылесос. Это гибрид для загруженных домохозяек с тремя этажами домашних хлопот. Паропылесос стоил как три среднемесячные зарплаты и поэтому больше отпугивал, чем привлекал.