Иван Никитович дописал десятое письмо в Тайное Бюро Федеральных Агентств по Управлению Расследованиями – про первые девять он успел забыть. Пять минут он скучал, потому как кексики кончились и весь алкоголь выпил Серж. После его начали заново разбирать конспирологические мысли. «Зачем Гаспаряну парадная форма одежды на следующий день после гибели моего попугая? Уж не потому ли, что мой попугай был государственным деятелем…»
Стиратель-пыли-с-комиксов тихо подкрался к дверям спальни и заглянул в замочную скважину. Увы! Туда был вставлен ключ. Он ничего не увидел, но зато дверь открылась, и вышел доктор Гаспарян. Он был так расстроен, что даже не стал напоминать Ивану Никитовичу о комиксах.
– Иван Никитович, – сказал доктор. – Я тут внезапно понял, что все вокруг сволочи и подонки. Я устал, я ухожу.
– То есть… Куда это?
– Ухожу – это фигура речи, – Гаспарян снова занервничал. – Я уезжаю во Дворец к Трем Толстушкам – без парадной одежды и без постскриптума.
Он помолчал, потом стал тереть ладонью лоб.
Иван Никитович отступил в изумлении:
– Во Дворец Трех Толстушек?
– Да, Иван Никитович. Дело очень скверное. Мне крайне неприятно, что ваши мозги стухли настолько, что мне простейшие просьбы приходится дважды повторять.
Иван Никитович готовился заехать доктору между глаз, но вместо этого заплакал.
– И вот такая реакция в частности тоже в печенках сидит, – поморщился Серж. – Вызвать мне такси до Дворца – хоть это-то вы сможете?
Через три часа перед домом доктора Гаспаряна стояла повозка, в которую был запряжен один недовольного вида ослик.
– Ива…ика… тови…, – садясь в повозку, доктор задыхался от гнева. – Я… вам… строю… здец… олной… грамме… Такс… лядь!!!
Иван Никитович кусал ладонь, на которой уже успела запечься кровавая корка, и качала головой до тех пор, пока не испугалась, что голова отвалится.
Доктор Гаспарян, одетый в спортивный костюм, усадил рядом с собой мешок с прахом андроида и уехал.
Глава
VII
Ночь ожившего киборга
Ветер свистал в оба уха доктора Гаспаряна, сидящего в открытой повозке. Мелодия выходила отвратительная, даже хуже того, что среди молодежи принято называть рэпчиком.
Доктор закрыл уши воротником, показал ветру язык и выплюнул несколько матерных слов, пахнущих серьезным перегаром.
Тогда ветер занялся облаками. Он то задувал их, то катил, то лепил из них всевозможные фигуры различной степени пристойности, то проваливал за черные треугольники крыш. Когда эта игра надоела, словно ветер понял, что огромная облачная задница доктора не впечатляет, он похолодел от злости.
Сержу пришлось закутаться в плащ.
– Погоняйте, осел! То есть, уважаемый, погоняйте своего осла! Пожалуйста, погоняйте! Два счетчика! Нет, три! У тебя, осел, ведь есть счетчик? То есть, конечно же, я имею в виду, есть ли счетчик у твоего осла, ишак ты облезлый!
Как это часто бывает, когда раж опьянения отступает и ему на смену приходят посталкогольные страхи, доктор Серж неведомо от чего жутко перепугался, и теперь торопил кучера.
Несмотря на ясный день и сияющее в небе солнце, Гаспарян чувствовал себя очень тревожно. Лица людей на улице казались доктору злыми, уродливыми, а порой и вовсе бесформенными. Только в паре целующихся юношей он увидел не столько агрессию, сколько тягостное ожидание страшных событий.
В этот день многое казалось необычным и подозрительным. И доктор опасался даже того, что глаза андроида, чего доброго, выпрыгнут из мешка и задушат его своими ниточками. Он старался не смотреть на останки робота.
«Чепуха! – успокаивал себя Серж. – У меня всего лишь абстинентный синдром. Самое обыкновенное похмелье. Вот приму сейчас пару таблеточек алкозельцера, и все как рукой снимет! …да кого я пытаюсь обмануть! Алкозельцер бесполезен! Я обречен на страдания и муки… пока все само не пройдет… Ах, если скорей бы добраться до Дворца Трех Толстушеук! У них наверняка найдется пиво…»
Повозка, влекомая ослом, тащилась крайне медленно, да еще и прочь от центра города и дворца Трех Толстушек. Но Серж, поглощенный страданиями, не обратил на это внимания. Он вспомнил, что есть очень хорошее средство от похмельных страхов: заснуть. Надвинув на глаза шляпу, доктор начал считать до ста. Это не помогло. Тогда он воспользовался другим сильно действующим средством. Гаспарян повторял про себя:
– Один золотой слиток и один золотой слиток – два золотых слитка; два золотых слитка и один золотой слиток – три золотых слитка; три золотых слитка и один золотой слиток – четыре золотых слитка…
Читать дальше