Игорь Редин - Синий роман

Итак: "Галерея". Картина в черно-серых тонах. На ней толпа, глазеющих на меня людей. И только в центре ярким пятном, выписанным с особенной тщательностью и вобравшим в себя все краски мира, даже те, которых в нём нет, находишься ты. Хотя, это, конечно же, не ты, а просто молодая, симпатичная женщина, очень похожая на тебя. Однако после того как мы расстались, она для меня, без всякого волшебства, в первый же понедельник моего одиночества, вдруг, ни с того, ни с сего стала тобой.

Ты стоишь и, ничего не говоря, смотришь на меня. Взгляд твой излучает, в зависимости от погоды в моей голове, то некую заинтересованность, то откровенную антипатию, а однажды, употребив три стакана, вместо двух положенных и совершив лишь два круга, вместо положенных трёх, я узрел в твоём взгляде желание. Ты хотела меня. В принципе, тут нет ничего необычного. Меня многие хотели и, надеюсь, продолжают это делать. Просто совокупляться с картиной мне ещё как-то не приходилось… На которой находилась ты. Яркое пятно среди серости и откровенной темноты.

Ты в красной спортивной куртке. Шею прикрывает длинный белый шарф. Я восхищался тобой и каждый понедельник, сам того не подозревая, приходил к тебе. И ты ждала меня, с трудом выдерживая ненавистные тебе взгляды других посетителей для того чтобы дать мне возможность полюбоваться тобой.

Тебе нравился мой взгляд. Сначала изучающий, затем восхищённый и лишь потом отождествляющий тебя с памятью, которую я, аккуратно сложив, словно носовой платочек, старался спрятать подальше, куда-нибудь во внутренний карман своего ослепительно белого, с двумя-тремя каплями портвейна, плаща.

Она, всякий раз просыпаясь в понедельник, испытывала нечто вроде предвкушения морального оргазма, потому что по понедельникам она развлекала себя тем, что с самого утра, выпив чашку чая, отправлялась в галерею и убивала там время за разглядыванием картин местных художников. Ей нравился этот процесс ничегонеделания. Вроде бы не делаешь ничего, а вместе с тем, культурно просвещаясь, морально растёшь. Вот где непаханая отрасль сельского хозяйства – целина для философов или для тех, кто мнит себя таковыми.

Из основной массы работ, асимметрично расположенных на белых стенах, она выделяла несколько абстрактных полотен и всякий раз, подходя к ним, находила в них для себя что-то новое. Однако все эти поиски служили лишь для того, чтобы оттянуть момент, когда она окажется в зале номер два, возле своей любимой картины "Галерея", на которой среди серо-чёрной массы ничего незначащих людей, ярким пятном стоял и смотрел на неё молодой человек в ослепительно белом плаще с двумя-тремя каплями жидкости цвета вишни.

Она почему-то думала, что это портвейн.

Coda.

Горбун вторую неделю шёл по пустыне. Куда он шёл, он не знал, но иногда он плакал густым плодородным семенем, и тогда причина путешествия открывалась ему, словно морская раковина, где драгоценной чёрной жемчужиной ждал его его город.

За спиной у него, кроме огромного горба, болталась маленькая холщовая котомка. В ней были только соль и спички. Ум мани падме хум. Воровал он громко, а отдавал тихо. Только вот оценить это было некому. Луна, песок, время и ветер были его единственными собеседниками. Больше разговаривать в пустыне не с кем. Правда, есть ещё солнце, но ему горбун не доверял и всегда обходил стороной. Холод лучше жары. Горбун это знал и передвигался только ночью, а днём, зарывшись в песок, спал. Питался он ящерицами и змеями, а влагу, словно верблюд, брал из своего горба. Иногда горб чесался, да так, что хоть волком вой. И тогда по всей пустыне проносился дикий вой пьяной волчицы. "Опять горбун задумал в песках город построить", – говорил акын, брал в руки потёртый временем и ветром моринхур и затягивал свою нескончаемую песню-эпос.

Несмотря на то, что песня была нескончаемой, смысл её был прост: раз в тысячу лет в пустыне появляется горбун – его никто не видел, но слышали многие, – ему обязательно нужно построить город. Для того чтобы мог он повстречаться со своей любимой…

Они встретились на закате, на углу дождливого марта и солнечного сентября, посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись. Им стало ясно: Атлантида затонула не в океане, как многие считают, а в безбрежной глубине необъятного неба.

Шкаф с выпитыми книгами и дешёвым, до сих пор не прочитанным пойлом. От него веет мудрой зубной болью, голодной молью и неизвестным Мольером.

– Хорошие стихи похожи на воду, – сонно сказала ты.