Вероника Ульянова - Готический храм

Максим решил стать мужиком. Но в итоге в реализации совместно придуманных проектов он остался один: Андрей изначально был против, а с Капитаном происходили волшебные вещи. Когда дошло до дела, то стечения обстоятельств или прямое вмешательство незнакомых людей отводило Капитана от всего откровенно незаконного. Дошло до абсурда: когда Капитан с Максимом следили за кем-то, чтобы в удобный момент выхватить у него сумку, мимо них проходил один и тот же незнакомец и давал Капитану сильнейший подзатыльник. И так было не единожды. В первый раз парни просто опешили, во второй – набросились на мужчину, но он, невысокий, даже чуть ниже пятнадцатилетнего Максима, некрупный, легко раскидал их и как ни в чем не бывало пошел дальше. Когда же Максим ходил на дело один – все было спокойно. В последний раз решили парни провести совместную вылазку: оглядываясь по сторонам, уже настигли свою жертву, как вдруг из темноты прямо за спиной у Капитана возник уже знакомый мужчина и отвесил Капитану такую оплеуху, что парень улетел в мужчину, предназначенного для ограбления. Обернувшись, парни уже никого не увидели, от неожиданности они стали извиняться перед мужчиной, которого толкнули, и в шоке поплелись домой. Без обсуждений после этого случая они разделились, и Максим работал один; понемногу он нашел новых знакомых, у которых не было проблем с тайным агентом, как Максим, Капитан и Андрей называли мужчину, раздававшего подзатыльники. Но парни независимо ни от чего оставались самыми близкими друзьями Максима, просто он отделил их от информации, на что он живет.

Максим справился, он обеспечивал себя и свою сестру, он был доволен жизнью как никогда, но ему нравилось напускать на себя вид рано познавшего страдания и мудрость жизни, так что этот облик сросся с ним. Вкладываемое в него мамой с детства самолюбие и наложившаяся мрачность сделали его совершенно неотразимым. Темный лорд, назвала его одна из множества поклонниц, думая о нем перед сном.

Хотя постепенно пути троицы в социальном плане расходились, они продолжали дружить до окончания школы и еще несколько лет после нее.

ГЛАВА «МАКСИМ»

Максим сидит в задумчивости, откинувшись на спинку дивана. Ему уже двадцать один, метр восемьдесят пять ростом, широкие скулы, красив по-мужски, не по-бабски, знаете есть парни такие смазливые, что надеть на них парик – и на мисс мира выставлять можно. А Максима с женщиной никогда не перепутаешь. Жесткий отрешенный взгляд. Он говорит будто сам с собой:

– Отца я не помню, а маму очень хорошо. Она воспитывала меня с отчимом. Меня и Алину, младшую сестру. Мама слишком любила нас, пыталась уберечь от всего, новости нам не показывала, гулять допоздна не отпускала, про жизнь рассказывала, как одну большую сказку. А потом она умерла – рак. А отчим, который при ней любил нас как своих, которого я называл отцом – он… Когда похороны матери закончились, и остались только я с Алиной и отчим, я держал Алину за руку, она плакала, я взял свободной рукой за руку отчима, а он вырвал её, будто обжегся. Я пробормотал: "Папа" (Максим передразнил свой жалостливый тон). А он мне: " Я не ваш папа". И потом началось: отчим запил, про нас с Алиной забыл, не кормил нас, одежду не покупал, вообще с нами не разговаривал. Пришлось мне о самом себе и об Алине заботиться. Он не выгонял нас из дому, наверное, потому что ел еду, которую я покупал. Мне пришлось зарабатывать с четырнадцати лет. Я подрабатывал после, а иногда и вместо лицея, воровал, стал отбирать телефоны, подружился с компанией таких же как я только старше… А сестре я не мог ничего рассказать, она была совсем маленькая, мне пришлось её кормить, одевать, помогать с уроками – я и лицей не забросил совсем только потому, что её нужно было учить, врал, что отчим нас всё ещё любит, просто он очень скучает по маме… И вот в шестнадцать лет свой день рождения я решил провести в одиночестве и подумать за жизнь. Я думал, думал и пришел к выводу, что моя мама меня наебала. Жестко так. Всё это нахлынивает разом, контраст между тем, как тебя воспитывали и тем, что есть на самом деле. Она растила меня в розовых очках, и вот они разбились.

Не понять, грустит ли он. Никто не знает, умеет ли Максим грустить. А без искренней грусти эти его истории были позерством. Он обращался к дюжине людей вокруг него, они сидели на диванах, на полу, на мягких подушках, ели, пили, курили, смотрели на Максима или переговаривались друг с другом. Много слушателей, но напротив, Максим говорил им все это именно потому, что они его не слушали. Потому что им было все равно или они были обдолбаны? Что ж, эти причины не взаимоисключающи.