Володя Егоров - Ничейная земля

Плохая это была идея – редактировать телефонную книгу на ночь глядя.

Животник. Мышарий на седьмом этаже института.

«Теперь я знаю, что в ад меня потащат хомячки».

Кролики, крысы, мыши и морские свинки. Спасшие гораздо больше людей, чем некоторые врачи. Очутившиеся в «Ящике для трупов животных» на заднем дворе. Восемь вечера. В Институте никого. Только крысы бегают по клетке. Клетка – пластмассовый поддон и поилка сверху. Одна крыса может (с трудом) приподнять решётку. Две крысы вместе могут сдвинуть её. Дело в том, что крысы никогда не бывают вместе.

Японцу, когда он рождается, сразу же делают специальную скамеечку о трех ступенях – и выпиливают дыру в плоской крыше – чтобы японец, когда сидит, мог высунуть голову в дыру и обозревать окрестности. Когда он подрастет немного, он садится на среднюю ступень – и снова только голова торчит над крышей. Нижняя ступень – для максимального роста. На ней японец сидит до самой смерти.

Когда рождается китаец, родители сажают в кадку лимонное дерево. Дерево растет вместе с китайцем или китаянкой, и оно – чуть ли не самое ценное, что есть у китайца. При переезде китайцы всегда возят его с собой на повозке. Когда китаец женится или выходит замуж, деревья жениха и невесты сажают вместе во дворе жениха. Это очень дорогое приданое. Поэтому китайцы без лимонного дерева не могут ни жениться, ни выйти замуж. Такие китайцы очень несчастны. Они сходят с ума или уходят в монахи.

Я: Из ничего тоже может вырасти подсолнух, если захочешь

Алиса: Не хочу, мог бы давно уже понять

Я: Конечно, можем продолжать заниматься любовью со своим прошлым. Только утром обязательно зазвонит телефон и от вчера останется только запах вишни на коже и пепельница окурков.

Алиса: Тоже мне, выдумал. Два совершенно разных человека и пара придуманных существ, пахнущих яблоками. А яблони – то срубили еще прошлой осенью, и нечего говорить. Я говорю совершенно не так как ты себе воображаешь. А этот человек за соседним столиком, он что, твой знакомый? А он симпатичный парень.

Я: НЕзнакомый. Вчера написал тебе письмо, ты там не верь ни одному слову. Нам нельзя видеться. Понимаешь, нас могут заметить вместе. Тем более – НЕ ЗВОНИ. Твой телефон прослушивают, я знаю , у меня брат работает на телефонной станции, сортирует слова.

Алиса: Врешь ты все, нет у тебя никакого брата.

Я: Но все случилось так, как случилось, и ничего не по делаешь. И вообще, что ни делается, все к лучшему. Вот представь себе, могли бы мы…

Алиса: По-моему, это нехорошо – вот так сидеть за чашечкой кофе и придумывать, что сказала я , а что сказал ты, даже у меня не спросив.

Я: А что мне скажешь еще делать, если я совсем запутался, что мне можно делать, а что нельзя, что можно рассказывать, а что должно остаться между, кого я люблю, а кого нет, тем более, что я пьян и на самом деле, это я рассказываю эту историю, причем не тебе.

Алиса: А кому же?

Я: Ну, хотя бы, тому парню за соседним столиком.

Алиса: Дался тебе этот парень…

Я: Он ведь все время на тебя смотрит. Может быть, это твой знакомый?

Алиса: Хотя бы и так. А что? Какое ТЕБЕ теперь до этого дело?

Я: Вообще-то, наверное, никакого. Просто дурная привычка.

Алиса: Пора бы уже отвыкнуть. Пока. Встретимся на небесах. (Встает и подходит к тебе. Ты подаешь ей пальто, берешь под руку, и вы выходите)

Я: Сижу охуевший, не в силах поверить в реальность происходящего. Мои ботинки таращатся на меня из-под стола.

Антон увидел гостя, когда тот вышел из метро. Пошел на кухню и поставил чайник. Редко гости приходят так поздно. Когда Антон вернулся, гостя уже не было видно. Наверное, зашел за угол. Сигареты остались на кухне. Антон вернулся на кухню. Чайник весело щелкнул, и огонек погас. За окном прошел трамвай. Антон закурил. Гость, наверное, уже поднимается по лестнице. Антон затянулся и выпустил дым в потолок.

Я позвонил в дверь. Открыл сосед. – Извините, Антон дома? – Антон умер, сказал сосед.

Наверное, не стоило так задерживаться. Никаких срочных дел не было, но, когда охранница Люба позвонила в дверь лаборатории, была уже половина первого. Разрешение на работу в вечернее время действовало до двенадцати; особенно строго никто не следил за соблюдением режима; Люба, наверное, хотела проверить – горит ли свет, потому что кто-то забыл (забывали, и не раз), или кто-то всё-таки есть. Люба просто нарушила уютное оцепенение, влезла в мозаику из распечатанных свежих статей, разложенных на столе; кусочек того самого неуютного внешнего мира, где есть дверные звонки, охранники и выключатели; от этого мозаика стала рассыпаться, и можно было спокойно идти домой, потому что сегодня мозаика уже точно не соберётся, не должно быть в ней ничего от того мира, где начинался сентябрь, на асфальте лежали жёлтые листья, и шёл дождь.