Ирвин Уэлш - Клей

Сначала он шарахнул в дверь Джонни и Катрин.

– Джонни-бой! Кэт! Зацените!

Джонни был и раздражен, и благодарен Терри за его вмешательство. Он, конечно, только что заснул и теперь материл жирного доставалу. Но, с другой стороны, Катрин всю ночь не давала ему продыху, и он уже просто не в состоянии был ебсти ее снова. Он глубоко вздохнул, а она выпрямилась и повернулась к нему. Глаза ее были широко раскрыты, губы – влажные.

– Джонни… ты такоооой… – сказала она, теребя его обмякший шланг.

– Ну, нам, пожалуй, лучше встать…

– Может, по-быренькому? – бросила она как бы невзначай и расплылась в улыбке.

Лучи восходящего солнца просвечивали ее почти прозрачный скелет. Джонни сжался от ужаса и подсосал немного мокроты, которой оказалось много, и сплюнуть он не мог, так что пришлось сглатывать. По пищеводу она пошла, как галька, отчего заслезились глаза и свело живот.

– По-быренькому… В моем лексиконе нет такого слова, – сказал он, набираясь решимости, – у меня либо все по полной, либо никак.

Позволив себе одобрительную улыбку, Катрин посмотрела на часы.

– Еще так рано… что ему надо?

Но Джонни уже шарит ногами по кровати. Найдя трусы, он выскочил из кровати и надел их.

– Да бред какой-нибудь затеял, – решил он.

Катрин не жалко было вставать. Она с нетерпением ожидала продолжения приключений. К тому же постель полна царапающихся крошек и пропитана их потом и телесными соками. Она медленно оделась, думая, не спросить ли о душе. Но, может, это было бы нарушением протокола. Они здесь, вообще, моются? Она всякое слыхала, но там речь шла о Глазго. Может, в Эдинбурге все иначе.

– Ты знаешь, эта поездка многому меня научила, Джонни. Я поняла, что вы живете в собственном мире. Как будто… то, что происходит с тобой и твоими друзьями, важнее, и события эти вам значительно интересней обсуждать, чем жизнь таких, как… – Она почувствовала, как слово «я» застыло у нее на губах.

Джонни подумал, что здесь он должен либо оскорбиться, либо разразиться смехом. Однако ни того ни другого не сделал, а только смотрел на нее с открытым ртом и натягивал джинсы.

– Ну, когда добиваешься такого, когда всю свою жизнь посвящаешь… нет, это сложно объяснить, – рассеянно закончила Катрин.

– Я просто хочу сделать все, что в моих силах, чтоб тебе было нормально, Катрин, – сказал Джонни и сам чуть не вздрогнул, настолько мягко и искренне прозвучали его слова.

– Ничего более приятного мне еще никто не говорил, – улыбнулась она и поцеловала его в губы. Джонни проигнорировал затвердевание шланга и обрадовался, когда Терри снова тяжело застучал в дверь.

Когда заведенный Терри вломился в комнату, Рэб и Шарлин лежали в объятиях друг друга полностью одетые.

– Пора вставать, – закричал он, – завтрак накрывать!

Терри не мог скрыть своих восторгов. Биррелл даже не разделся! Чмо, не смог ей присунуть! Может, он наскучил ей своими учеными россказнями, так она и заснула. Накормил ее досыта устной формой этого асексуального пидорского наркотика, хотя, если б он попытался залезть ей в трусали, она б наверняка проснулась! Голова гудела от кокаина, Терри сунул лапу в джинсы, под семейки, чтоб ощупать свой влажный прибор, чью мощь, заключил он, даже горы сорок первого не сломят. Совсем другая история, Биррелл, пиздец насколько другая!

Первое, что хотел увидеть Рэб, открыв глаза, это дремлющую Шарлин. Она – прелесть. Меньше всего ему хотелось увидеть щекастую морду Джуса Терри, который поджидал его, покрикивая:

– Пора, пора!

Терри вышагивал по холлу, как актер, репетирующий роль; Лиза смеялась и выкручивала руки от нетерпения; остальные собирались.

– Ну, что за тема? – спросил Джонни.

Терри дождался, пока вся компания неуклюжих спросонья людей собралась вместе, достал сочинение и принялся зачитывать вслух.

– Слушайте все. Стивенсон-колледж, предмет: культурология и масс-медиа. Роберт С. Биррелл. Текст песни Лены Заварони «Мама, он строит мне глазки», рассмотренный с позиции неофеминизма. Ха-ха-ха-ха… вот это зацените…

Несмотря на возрастающее возбуждение перед лицом потенциального поклонника, который оказывает ей все большие знаки внимания, мать остается для миссис Заварони авторитетом и ориентиром.

Это признание демонстрирует исключительную сестринскую близость, иллюстрируя связи, вышедшие далеко за рамки отношений между представителями разных поколений, матери и дочери. На этом этапе мы понимаем, что лирическая героиня Заварони, или, если быть точнее, ее голос, доверяет своей матери, как ровеснице-наперснице…