Tony Lonk - Упадальщики. Отторжение

– Я должна молить о прощении? За что?

– Десять из тридцати пяти лет единственной и бесценной жизни я прожил с больной на всю голову женой. Мои лучшие годы смешались с дерьмом! Кто знает, что нас ждёт впереди, а я уже достаточно пострадал. Вопрос о том, кто над кем издевается, остаётся открытым, и будет висеть на твоей совести мёртвым грузом моей загубленной судьбы. Ты должна держать ответ за причинённое тобой зло. Вчера, сегодня, завтра – всегда, сучка! Всегда!

Прежде, Ромуальда соблюдала устоявшийся порядок выяснения отношений с мужем и в конце, после оскорблений и потасовок, просила прощения у Саймона с одной лишь целью – чтобы он отстал от неё и не вынуждал его добивать. В этот раз, из её уст вырвалось слово, перечёркивающее весь сценарий:

– Уходи.

Саймон был обескуражен. Новые условия игры он считал неприемлемыми. Ситуация вынуждала его либо отступить, либо действовать радикально, но ему было страшно двигаться в направлении, заданном другим человеком. Он не изменял привычке действовать только в том случае, когда имеет возможность предвидеть последствия собственного выбора. Отступление приравнивалось к унижению, причиняющему невыносимую душевную боль.

У двери, в момент, когда казалось, что он намерен уйти, Саймон остановился, и дал понять, что намерен остаться. Он был не в силах меняться сам, а уж тем более менять свои привычки.

Исхитряясь по максимуму, он продолжал свою злобную импровизацию, даже не пытаясь устоять перед соблазном прибегнуть к прежним садистским трюкам.

– Идиотское имя – Ро-му-а-а-а-ль-да. Идиотские имена дают идиотам. Напомни, кто тебя так обозвал? Грешник-отец или дура-мать?

Ромуальда не отвечала.

– Идиоты. Только идиоты называют своих детей странными именами. Цель отличиться от других оказалась сильнее здравого смысла. Маркер их ущербного поколения.

Слушая мужа, Ромуальда в который раз задавалась простым вопросом, не дающим ей покоя уже не один год: «Почему?». Так и не найдя ответа, она без должного сопротивления постаралась перетерпеть направленное на неё психологическое насилие. Стойко выслушивая оскорбительные выпады Саймона, она пыталась ответить спокойно и всеобъемлюще, как человек, занимающийся просветительской деятельностью.

– Так звали мою бабушку. В регионе, откуда она родом, это имя распространено. Как жаль, что ты до сих пор не в курсе, что мы живём в мультикультурном государстве.

Саймон был явно настроен на острую дискуссию. Он также считал себя в праве возразить её возражениям.

– Мы живём не в тех далёких краях и никогда там не будем. Из-за твоей заграничной клички я могу воспринимать тебя не иначе, как собаку. И не трахай мне мозги своей херней про комиксокультурное государство!

Игнорируя спасительную осторожность, Саймон поддался импульсу и пошёл по заведомо провальному пути. Идти назад было поздно – Ромуальда уже схватила его за слабое место. Его слабым местом оказалась горячая голова.

– Про заграничное имя мне говорит Саймон, который стесняется быть Семёном?

Сравнение с собакой Ромуальду нисколько не оскорбило, а вот Саймон, услышав напоминание об отверженной им же правде, был серьёзно оскорблён.

– Не подменяй понятия! То имя идентифицировало меня по национальному признаку, к которому я не хочу иметь никакого отношения. Это мой сознательный выбор.

– Тебе стыдно быть национальным признаком?

Жестокая игра перешла на сложный уровень. Саймон не справлялся с новыми вводными.

– Заткнись, шавка! – защищал он своё право на раздражение.

Подобно собаке, Ромуальда учуяла его слабину. Ей выпал шанс зайти ещё дальше.

– Будь ты хоть лордом Ричардом, национальный признак никуда не денется. Советую тебе поджечь себя, и если тебе повезёт выжить, ты будешь навсегда лишён национального признака не только на словах. По-другому никак. Тебе никогда не заработать на пластические операции.

Услышав это, Саймон набросился на неё с намерением «сжечь суку первой».

Его горячее намерение было внезапно погашено преждевременным визитом званых гостей в лице близких друзей-наставников. Ромуальда презирала званых гостей. Званые гости презирали Ромуальду. Взвесив все «за» и «против», она решила уйти туда где, как ей казалось, её презирали все сорок лет, которые она прожила в надежде на то, что когда-то всё изменится.

Много лет тому назад «Красный дом» на правой набережной был огромным шумным гнездом беспокойного и когда-то счастливого семейства Нойманн. Давно покинутый своими певчими птицами, приют её вымирающего рода встретил Ромуальду невыразимой тоской и тёмно-багровой мрачностью. Кое-где стены некогда образцового фасада и вовсе почернели. Большой дом медленно погибал без энергии полноценной человеческой жизни под его кровом.