Василий Вобленко - Осколки льда

Писать портрет просто. Отрекаешься от реальности, паришь внутри себя. Ты же умеешь там летать, ублюдок?

Барабанные перепонки не тревожит гремящий по подоконнику дождь. Не смердит потом и нечищеными зубами надзиратель. Закрываешь глаза и представляешь ЕЁ. В памяти тысячи кадров любимого лица, но нужен лучший. Огоньки в глазах. Влажные губы. Улыбка непорочного девичьего смеха, рождающаяся на полсекунды, не более. Спазм мышц лица неуловимый для автофокуса камеры. Зрачок – идеальный объектив. Глазной нерв быстрее матрицы.

Ты слеп, наощупь ищешь карандаш. Обязательно мягкий, как и просил: твёрдый рвёт бумагу. Подушечками греешь ластик – лекарство от лишних штрихов.

Открываешь глаза. Вот он лучший друг, чистый лист. Ты по-прежнему не замечаешь стонов соседа. Не чувствуешь запах гнилой листвы, проникающий сквозь щели оконной рамы.

Мысленно разделив холст на части, обозначаешь контуры. Штрихуешь.

Глаза:зрачки, веки, извилистые брови и лёгкие морщинки в уголках.

Губы:бледные пухлые с крошечными складками улыбки. Уши:маленькие, аккуратные. Курносый нос.

Меняешь образ, ведь всегда хотелось видеть ЕЁдомашнюю, с распущенными волосами, слегка взлохмаченную. Тени вдыхают жизнь в проекцию лица. Капля гуаши, размоченной слюной на подушечке пальца, окрашивает радужку кокетливых глаз в небесно-голубой цвет.

Я пронесу этотобраз свозь годы, когда ладонь старости сотрёт юношеские черты, изменив НАС. Лишь в момент, когда поверишь, что муза с портрета тебе улыбается, оживают органы чувств. Возвращается скрежет колёсиков тележки и запах хлора. Санитар, отобравший карандаш, утверждает: на сегодня ВСЁ, ублюдок . Для тебя это длилось не более десяти минут.

***

Мама мне уже 6 годов. я самый страрший в моеъй групе Рибята не хатят са Мнойъ дружИтъ патАму што я ни умею гаварить. я чесночесно очинь стаР аюсь но мой яЗык ни хочит гавАрить слАва Лина скЗала что елси я буду писатЪ кадЖый день то Скора смагУ гаварить? Жывот пастаяно урчит и лина приносит мне сладкие булачки но я всё равно хачу кушать

Мне тижИло писатЬ тмного но вкуша я стараюсъ я очинь хачу гавАрить и пастАяно пытаюсъ. не получаеца

МАМА виринсь я абищаю кодгда ты придеш за мной я смагу гАВарить и скажу тибе ПРИВЕТ

***

Зубы сомкнулись, сжав язык в смертельных объятьях, продавили плоть. Я вкушаю урон рвущихся капилляров, дегустирую кровь. Мир сжался до эпицентра боли. В теплой солоноватой жидкости варится мясо – комочек языка, повисший на ниточке ткани.

Дыхание учащается, уходит боль. Это обман. Под кожей крадется холод. По миллиметру онемение подбирается к мозгу. Спазм желудка наступает раньше, побуждая схаркнуть кровь.

Материализуются санитары. Скручивают, выламывают.

– Держите ему голову! – кричит доктор, и стальные кисти сдавливают виски.

Пошли прочь!!!

– Разожмите челюсти! Максим, слышишь? Открой рот!

Уберите от меня свои жилистые, вонючие руки!!!

– Нужно остановить кровь! Тампон!

Бессильно трясу головой. Грубые пальцы впиваются в уголки губ, растягивают до трещин. Сводит лицевой нерв.

Кто дал вам право распоряжаться чужой жизнью?! ЧЕМ ВЫ ЛУЧШЕ? Руки прочь!!!

Как глупо умереть от аспирации. Кровь проникла в гортань, со вздохом ушла дальше, в трахею. Немое кино приходит в движение. Камера, мотор. Тела движутся прерывисто, механически. Доктор колет в шею. Дьявольское пламя полыхнуло, обожгло внутренности. Раскаленные иголочки освежевали ткани. Кровь вскипела, пульсирует под ногтями, чешется в деснах. Свет слепит сквозь закрытые веки. В паху мокро: обмочился. Пытался размять шарниры, подрыгать отсутствующими конечностями. Я бесплотный призрак, грохочущий фантомными цепями.

…В минуты забвения я смотрю сны похожие на старые черно-белые фильмы. Мегабайты стёртой памяти освещают прошлое. Насмешка сознания. Черепная коробка центрифугой взбивает сладкую вату, наполняется прозрачно-белесым нечто. Голоса: женские, мужские, детские. Крики, стоны, слёзы. Если это ад, то худшая из интерпретаций. Или панацея?

Реальность свернулась в ком, обрастая бредом, словно мхом. Кварталы освещены солнцем, а в следующую секунду тонут в сумерках. Толпы людей перемещаются хаотично, не позволяя разглядеть лиц. Скорость растёт, а вокруг мерцают лишь тени. Город призраков тает в тумане.

Бетонные веки поднимаются, чтобы с грохотом схлопнуться. Зрачки крота реагируют болезненно, кровоточат. Ватные конечности – протезы, пальцы – комок червей, подрагивающий, как мясное желе. Нет сильнее пытки, чем быть заложником в собственном теле! Стариком внутри грудного ребёнка. Здравомыслящим паралитиком.