Александр Ливанов - Доверие сомнениям

Строго говоря, Шукшин, конечно, не был оратором, полемистом, трибунным завсегдатаем. Но вряд ли «путался в ответах, что такое кино, почему кино…» Опять – «полукультура», «непрофессионализм», «детскость» и «школьные прописи», «берется судить о том, что плохо знает»? Думается, все это не то и не так. Шукшину всегда было чуждо пустозвонство, было совестно говорить общеизвестное (вот когда – и «оратор», и «знание»?). Затем – чем углубленней художник в своем трудном «письменном слове», тем он подчас косноязычней и неумелей на трибуне, где он по сути занят не своим делом! В этом нет парадокса. Собственно, поэтому (или – еще и поэтому) и есть на свете писатели и их написанное, затем печатное слово! И, право же, писателям (художникам), может, не следовало бы менять письменный стол на трибуну, микрофон, телекамеру! Дабы не говорилось общепринятое, уж слишком «помысливши»! Известное совестно говорить, новое, озаренное рождается в писательской, а не трибунной муке…

Кстати сказать, о том, что по поводу кино Шукшину не надо было «путаться в ответах… что такое кино, зачем кино», пишет сам критик! «Кино было той мгновенностью, за которую Шукшин хватался и с помощью которой… хотел повлиять, что-то сместить в знакомом ему мире, переделать. Эта жажда переделки очень сильна во всех его высказываниях… Он печется о кинозрителе и читателе. Особенно беспокоит его кинозритель. Он готов к нему с лекцией приехать… готов списки составлять, «агитацию разводить». «Переделка»? Это почти: перестройка!

Такому художнику, выходит, не приходилось «путаться» по поводу – «Что такое кино, Зачем кино»! И эту переполненность художнической – вещей и творческой, озаренной и чувственной – культурой никак не назовешь – «незнанием», «полукультурой», «непрофессионализмом»! Да и поучения (пусть уже – ретро) вряд ли нужны Шукшину – художнику во всем народной природы. Вспомним, как заботливо некогда опекали «образованные» доброхоты необразованного художника народа Алексея Кольцова (то же потом с «некультурным» Есениным!). Ему носили профессорские опусы по стихосложению и философии. Слава богу – поэт быстро кончил «образовываться». Не стал он профессором – потому что родился поэтом!

Остановимся и на том, что «Шукшину «мещанин» жить не дает». Сперва – выписка. «Нападает Шукшин и на некоего «мещанина», на «мещанство», греша против любимой им языковой точности, потому что мещанин и мещанство не виноваты, слова эти скомпрометированы их последующим употреблением, – и говорят они о месте жительства, а не об отношении к жизни. «Мещанин», как известно пошло от «места», место – это город; человек, живущий в городе, так сказать, ветеран этого места и есть мещанин»…

Если б все было так просто! Но дело не в этимологии слова, не в изначальном – когда-то «городском», невинном – смысле его. Дело в том, поистине зловещем, смысле, который все мы, и Шукшин в первую голову, давно уже вкладываем в это слово. Без преувеличения можно сказать, что мещанство подоснова всех вселенских бед! Во всех классовых битвах оно уцелеет. Оно и над классами, между классами, вокруг классов, оно в человеческой природе. Это эгоизм и его изворотливость, нетворчество, нетруд при алчном потребительстве, это бездуховное чувство жизни и бессовестность… И вечная потенция подлой агрессивности. И все это – мещанство! Целые здесь бывают корыстно-солидарные психологии, агрессивность которых прежде всего нацелена против труда и творчества! (Еще, например, не изучена роль массового мещанина в фашистской Германии, этого неиссякаемого, резерва буржуазии!). Зачем же все эти разные лики сущего мещанства заменять давним горожанином? Ныне мещанин – бытовой статус бюрократа, равно как бюрократ – общественный статус мещанина! Мол, неудачное слово это уводит от подлинного врага? «Отведи гнев в сторону «мещанина», и глядишь, гнев уже испарился». «Словесная неточность уводит его (и нас) от противника во плоти, который стоит рядом, и, может быть, глядя на это, посмеивается».

Но чем «противник» лучше, чем слово «мещанин»? Спор терминологический заводит все же далеко – «а был ли вообще мальчик?». «Никто из нас, родившихся после одна тысяча девятьсот семнадцатого года, этого «мещанина» в глаза не видел, только что у того же Горького про него читал». Как говорится, час от часу не легче! Поистине, всегда везет, всегда неуязвимо и дьявольски защищено мещанство, если даже «терминологические пространства» становятся на его защиту, камуфлируют его, дают возможность улизнуть…