Михаил Лялин - Солдаты армии Трэш

В соседней комнате Тесак смотрит телевизор. Я перебираю и начинаю облизывать ее пальчики. Мой язык скользит по горячей коже рук. Я напоминаю себе преданного пса, который лижет руки своей хозяйке в порыве преданности. Я перехожу чуть выше, закатываю кофточку. Там ее кожа больше походит на нежный шелк. От нее приятно пахнет, вроде как лавандой. Незнакомка уже не сопротивляется, я чувствую – ей это нравится. Ей? О-о, да ты полный уродец, ты ее имени и то не узнал! Сейчас хочешь спросить? Ну, давай, рискни! Когда она почти расслабилась, давай, действуй, и сразу потеряешь ее навсегда, раззява!

В телевизоре разыгрывается сценарий скоротечной Третьей мировой войны, или же просто в комнату к Тесаку ворвался робот в исполнении Роберта Патрика и крушит все направо и налево.

Я почувствовал ее пухленькие губки: они слегка увлажнились и дышали желанием. Она обняла меня, и я перенял от нее весь жар. Я отдался страсти. Я распростер руки, готовый ее принять. И когда она села на меня, широко расставив ноги, я ощутил желание и страсть изнутри – не только тело, но и душа ее рвалась ко мне. С каждой секундой она была все ближе и ближе. И, наконец, перед тем как по телу разлилась волна удовольствия, я услышал самую высокую ноту, которую только и способны взять несколько тысяч громадных церковных органов одновременно.

24.11.02, в соседней комнате, спустя минут двадцать

Тесак смотрит в экран абсолютно отсутствующим взглядом. Я, счастливый, пристраиваюсь рядом на деревянную кресло-качалку. Мой друган не подает никаких признаков жизнедеятельности организма, на секунду кажется, что даже диафрагма у него замерла.

– Эй, – говорю, – хватит корчить из себя обиженную королеву! Пора простить старого мудака.

Молчание. На экране очередная порция пронафталиненной попсы. Каждый день одно и то же. Мне иногда видится, будто наша любимая Родина навсегда застряла в прошлом и никак не может перелезть в настоящее. Особенное ощущение прошлого оставляют вот такие вот «утренники».

– Ну что, пошли? – Тесак собирается уходить и приподнимается на руках в кресле, покрытом махровым полотенцем.

– Ну, пошли… – другой ответ звучал бы намного глупее.

24.11.02, сон

Мне снился сон… Вернее, я теперь понимаю, что это был сон, а тогда думал – все случилось на самом деле. В общем-то я и сейчас не очень уверен, произошло ли все в действительности или только в моей голове. Ладно, неважно! Вам же наплевать, чем вам ебут мозги – реальностью или выдумкой!

Я стоял на автобусной остановке. Из тумана приходила и в туман же уходила асфальтовая дорога, разделенная посередке земляной полосой. Вы наверняка знаете все эти петербургские утренние туманы. Если нет, то для справки вам скажу, что этот туман – такая вязкая масса, облегающая постройки, землю и людей. Мелкие раздробленные капельки воды заполняют не только все видимое пространство, но и внутренние органы. Кажется, если вдыхаешь этот воздух, на стенках легких образуется тоненькая пленочка, с каждым вздохом дышать становится все труднее, пленочка поднимается из легких к гортани, она уже на гландах, дышать невозможно, человек судорожно хватает воздух, но все бесполезно – как герметичная полиэтиленовая термоупаковка облегает выпускаемую предприятием продукцию, так и город наполняет ваши легкие сублимационной формой, герметично запаковывающей все ваши внутренние органы. Вы перестаете чувствовать, становитесь глухим к внешнему миру и своим же чувствам. Вы уже почти мертвец, но еще живете. Город сам решает, как и в каких количествах подать вам те или иные жизненно необходимые ресурсы – начиная с кислорода, заканчивая информацией.

Я стоял на автобусной остановке. Мне была видна лишь пятидесятиметровая полоса влажного асфальта. Вокруг ни души. Я один. Я думаю: «Не зря же я здесь стою, надо оглядеться». На столбе уличного освещения висит желтое, как желток сваренного вкрутую яйца, расписание движения автобуса по маршруту сто двадцать восемь. Часов на руке нет… Они в кармане! Ощупываю задний карман джинсов. Извлекаю свою Festin’у. Без четырех минут шесть семьдесят. Автобус через две минуты.

На остановке только я. Я и туман. За спиной глухой бетонный забор из блоков с колючей проволокой. Внизу блоков сделаны декоративные отверстия, закрытые решеткой. Я думаю, где-то этот забор мне уже встречался. Мои размышления прерывает резкий поток ветра в мою сторону с территории за забором. Я слышу жуткий треск и падающее дерево, кажется, тополь. Огромный тополь. Он летит прямо на меня. Я ретируюсь, медленно отступая назад, но слишком поздно. Одна из громадных веток начинает накрывать меня, как рука невидимого из-за тумана великана. От страха я бегу не оглядываясь. Спотыкаюсь и падаю. Вижу сучок от ветки, он целится прямо в глаз. Понимаю, что лежу не на асфальте. И тут автобус трогается, и я еле-еле успеваю засунуть ноги в салон перед захлопывающимися с металлическим дребезжанием дверьми. Я лежу на нижней ступеньке задней площадки автобуса сто двадцать восьмого маршрута, весь сжавшийся от страха в комок.