Андрей Рубанов - Великая Мечта

Меня держали за интересного, перспективного, выгодного знакомого.

Я цинично фильтровал потенциальных друзей; отсеивал; но все же сообщил координаты своего местопребывания многим и многим. А когда освободился – был потрясен их настойчивостью.

Братаны звонили по пятнадцать раз в день. Они выискивали мой адрес в Интернете. Они слали письма. Они приезжали в семь утра и поджидали меня у дверей квартиры. Они подключали третьих лиц. Они проявляли чудеса изобретательности.

Они во что бы то ни стало желали продолжить дружбу.

Я человек циничный и хитрый, но все же не злой. В первые послетюремные полгода я встретился по меньшей мере с десятком пацанов, и всякий раз понимал, что говорить нам не о чем. И предложить мне было нечего. По выходе из застенка я оказался у разбитого корыта. Партнер и компаньон предал и продал меня. Деньги – огромные, почти полмиллиона долларов, – исчезли без следа. Вместо того, чтобы резко трудоустроить всех своих приятелей, хотя бы в качестве водителей или особо доверенных порученцев, и одним щелчком пальцев наладить их судьбы, – я сам вынужден был спасаться от нищеты.

Мне не в чем было винить тюремное братство. Прямодушные и добрые парни находились в поиске лучшей доли. Выходцы с нищих окраин, они пытались выплыть к сытым берегам. Получалось, что я их обманул.

Так всегда бывает: начнешь доискиваться причины происходящего с тобой, копаешь там и здесь, сомневаешься, эксплуатируешь интеллект – в итоге же осознаешь, что корень событий пребывает в тебе, и только в тебе. А где еще? Кого винить в происходящем, как не себя?

Во всем, что с тобой происходит, виноват ты, и никто больше.

Слава Кпсс со специфической молниеносной внимательностью оглядел меня с ног до головы. Задержал взгляд почему-то на бортах дубленого пальто.

Его выцветшие тусклые глаза выражали, конечно, не зависть – хитрые и дальновидные люди легко умеют ее маскировать, – а некую философическую, общего характера, глубокую тюремно-лагерную грусть. Хорошо мне знакомую. Я и сам одно время страдал упомянутым недугом – правда, в легкой форме.

Ты живешь, окруженный друзьями, подругами, родственниками, приятелями, деловыми знакомыми и еще пятью десятками мужчин и женщин, так или иначе заинтересованных в тебе, как ты заинтересован в них. Но вот – ты исчезаешь. Арестован, осужден и посажен. Закрыт и отправлен по этапу. В жирной, полнокровной ткани вольной жизни на твоем месте образовалось свободное место, дыра. Природа не терпит пустоты, и эта дыра затягивается свежими покровами, как ножевая рана; проходит год, потом пять, потом десять, потом ты возвращаешься – а твое место заросло, его нет, друзья и подруги научились обходиться без тебя, и когда ты появляешься – ты лишний. Никому не нужен. В лучшем случае тебя банально терпят.

И тогда тебе трудно бывает не запечалиться, наблюдая старых друзей, снискавших квартиры и автомобили, устойчивые бизнесы и загородные особнячки, депозиты и кредитные карты, золотые часы и ботинки с кожаными шнурками, шелковые рубахи, заграничные паспорта, телевизоры с плазменными экранами и прочие повсеместно признаваемые обществом элементы достатка, – пока сам ты долгими годами кормил вшей, доходил на баланде и подставлял загривок под дубинки кумовьев.

Усилием фантазии я проделал быстрое путешествие в голову бывшего сокамерника и ухитрился осознать его органами чувств – себя: престижно и по сезону одетого, насквозь пропахшего дорогим парфюмом и еще более дорогим алкоголем, в целом вполне солидного, с идеально подстриженными ногтями и чисто выбритыми щеками мэна на фоне огромной сверкающей брички, всегда готовой разорвать вселенский хаос ревом мотора и ослепительным светом сверхмощных фар. Наблюдая сей впечатляющий интерфейс, посторонний человек легко может принять меня за преуспевающего человека, – и ведь не объяснишь, что на самом деле я никто, мелкий дурень, банкрот, бес и балбес...

– Красавчик ты, – хмыкнул мой тюремный друг.

– В смысле?

– Тачка. Прикид. Поднялся, да?

Мне стало смешно и горько.

– Нечего мерзнуть, – сказал я. – Садись в машину.

– А что у тебя с лицом?

– Спортивная травма.

Слава хрипло кашлянул, отошел в сторонку и сплюнул, обильно и жидко – так аквалангист плюет на стекла своей маски перед погружением в океан. Когда вновь подошел, его глаза слезились. Прежде чем утвердиться на сиденье, тщательно обстучал снег с ботинок. Скрипуче, с натугой заговорил: