Висенте Бласко - Мавританская месть

На дороге не было ни души. Издали доносились те же голоса, тот же скрип колес, совсем близко квакали в луже лягушки, на холмах трещали цикады и в каком-то из самых крайних домов деревни горестно выла собака.

Поля потонули в ночном тумане.

Когда она наконец поняла, что она здесь совсем одна и что сейчас должна умереть, от нее куда-то ушла ее гордость красивой женщины, и она почувствовала себя совсем беззащитной и слабой. Так было когда-то в детстве, когда ее била мать… Она громко заплакала.

– Убей, убей же меня, – прошептала она, всхлипывая и, набросив себе на лицо передник, замотала его вокруг головы.

Теулаи, держа в руке пистолет, спокойно подошел к ней. Он еще слышал приглушенный черным куском материи голос своей невестки, которая плакала, как маленькая девочка, просила, чтобы он убивал ее поскорее, чтобы он не мучил ее, перемешивала свои мольбы с обрывками молитв, которые она читала сбивчиво и торопливо.

Он был опытным человеком в таких делах, и, прицелившись в черное покрывало, он выстрелил два раза подряд.

Вспышки огня разорвали клубы дыма и осветили Мариету. Она мгновенно выпрямилась, словно в ней растянулась какая-то пружина, потом упала на землю, по телу ее пробежала судорога, которая приподняла и смяла ее юбку.

И среди неподвижной массы чего-то черного выделялись открывшиеся ноги в белых чулках, удивительно красивые и полные. Они все еще продолжали вздрагивать.

Теулаи не был знаком со страхом, а на крайний случай в горах у него всегда было убежище; довольный своим подвигом, он спокойно вернулся в ближайшую деревню за своим племянником.

Взяв ребенка из рук онемевшей от ужаса старухи, он чуть не заплакал.

– Бедняжка, бедненький ты мой, – сказал он, поцеловав ребенка.

И его совесть, совесть дяди этого малыша, затопила волна удовлетворения; он был убежден, что оказал сегодня своему племяннику ни с чем не сравнимую услугу.