Александр Шленский: Загон предубойного содержания

— Загон предубойного содержания, — продолжал тем временем главный технолог, — оборудуется на основании инструкций и нормативов, разработанных органами санитарно-эпидемиологического контроля, отраслевыми институтами, а также с учетом тех норм, которые действуют в стране, откуда поставляется оборудование. Наиболее важные требования предубойного содержания касаются создания климатических условий в помещении, интенсивности освещения, используемого настила, а также конфигурации ограждений и проходов. Суть этих требований сводится к восстановлению нормального кровообращения у животного, релаксации после стресса, а также к созданию условий по предотвращению возможных травм и заболеваний непосредственно перед убоем.

— Это тебе не зря такой сон снится. Ты, Митяй, давно уже поди на блядки не ходил. Видать, пора.

— Остарели мы уже, Лёха, на блядки ходить. Четвертый десяток, как-никак. Пусть молодые ходят.

— Ладно тебе, старик, какие наши годы… А мне, Митяй, совсем другая ерунда снится. Как будто работаю я в убойном цеху, только я там не скотину забиваю, а народ.

— Ну тебе и галимые сны снятся, однако…Что, прямо в натуре — людей? Это типа, как у Гитлера евреев?

— Да я уж не знаю, евреев там или цыганов или ещё какую нацию, но людей забиваю всю дорогу…

— Чем забиваешь-то?

— Свиными пневмоклещами, чем же ещё!

— Ну а дальше?

— А дальше, Митяй, всё как обычно — технологический цикл…

— Какой? Ты скажи конкретно, балда! Полутуши? Четвертины? Крупный разруб? Обвалку-сортировку делаете? С отделением от кости или на кости? Готовый продукт идёт в охлаждение или в заморозку? Уж взялся рассказывать, Лёха, так и рассказывай! Чего сопли-то жевать?

— Ну значит так: сперва оглушаем человека в бухте, потом обескровливаем на горизонтальном столе, цепляем туши на конвейер, и они дальше идут по цеху. Сперва проходят грязную зону, там идёт зачистка и туалет туши, а потом в разделочный. Ну там сам знаешь — отделение ливера, распиловка, разрубка…

— Шкуру снимаете или зачищаете?

— Это кожу-то? Ну да, кожу снимаем. Забеловку делаем прямо во время обескровливания, на том же столе. А в цеху стоят машины барабанного типа, вроде наших, только получше.

— Кровь собираете техническую или пищевую?

— Пищевую. У нас под неё специальные емкостя. Наполняем — и сразу в заморозку. Я всё думаю, какая же зараза её потом пьёт?

— Головы чем отделяете — электропилой?

— Гильотиной, но сперва языки вырезаем малой электропилой и тоже складываем в отдельные емкостя на заморозку. А сами головы в чан, на утилизацию… Только, Митяй, не в технологии тут дело.

— А в чём?

— В том как всё это видится… Ведь оно во сне, а всё такое знакомое, все мелочи — вообще всё прямо как наяву. У некоторых людей лица тоже бывают знакомые, как будто я уже видал их где-то раньше.

— Где же ты их видал?

— Да ты чё, Митька, глупой? Конечно нигде я их раньше не видал! Это же всё во сне! Оно только кажется так, будто я их видал. — Лёха на мгновенье замолк, а затем неуверенно продолжил: — А вообще-то, кто знает… Может и в самом деле видал… В другом каком сне…

Лёха опять замолк, а затем его взгляд ожесточился и углубился в себя, словно он усиленно пытался рассмотреть стенки своего черепа изнутри.

— Короче, забиваю я их не просто так, а обязательно по списку. У кажного человечка — свой номер. Я их по номерам выкликаю. Они, значится, подходят, одежду там, часы-кольца, всякие там украшения, перед забоем всё это с себе снимают и отдельно в ящики ложат. Всё так тихо, молчком, по-деловому. Ботинки к ботинкам, часики к часикам, колечки к колечкам… А по разделочному пройдёшь, и там тоже всё по отдельности расфасовано — в грязной зоне в одних чанах головы лежат, глазами на тебя лупают, в других — руки навалены, по щиколотку отрубленные. Которые руки бабские, сразу видно, у них ногти крашеные торчат. Дальше пройдёшь — там в чанах требуха, печёнки-селезёнки. Кишки тоже отдельно размачивают в чану, само собой. Воняють они, кишки эти, хуже чем у свиней…

— А чё ж им, Лёха, не вонять-то? Люди потому что едять всякое гавно, какое ни одна свинья жрать не станет, а уж чего они пьють, про это вообще молчу… Всё у тебе во сне как наяву… Не пойми ещё, где и сон, а где явь… Может, это я у тебя во сне, а твой человекоубойный комбинат — прикинь — наяву! А, Леха? — хохотнул Митяй.

Лёха на мгновенье замер, а затем ошалело помотал головой и заехал себе по рёбрам костяшками пальцев, словно силясь проснуться.