Габриэль Витткоп - Смерть С.

Он говорил: было время, когда всё в моей жизни имело смысл, учило меня чему-то. Он говорил: я чувствовал себя в тесной связи с каждым явлением во Вселенной, я мог буквально пальцами ощутить смысл всех вещей и их соотношение. Он говорил: я словно растерял грубые человеческие чувства, я почти победил себя. Он говорил: я жил сразу в двух мирах, но другая реальность — истинная — ускользнула; она ускользает каждый раз, когда возвращается, и я пью, стараясь удержать ее.

В берлоге, сделанной из тряпок, гнилых досок, чесоточных картонных ящиков, неизбывной грязи, — чудовищная постройка, беспощадно освещенная керосиновой лампой, — трое сообщников делят добычу. Они протирают часы и очки, которые загонят скупщику, торгующему всякой всячиной в своем бараке в конце земляной дороги, там, где кончается город, там, где целый день сидят грифы. Кровь проникла в бумажник, его кожа пропитана багрянцем, в нем лежит багровый паспорт, немного багровых денег, два или три письма и обагренная фотография, на которой ничего уже невозможно различить, кроме лица женщины, молодой и старой одновременно, улыбающейся из-под большой шляпы. Паспорт невозможно будет продать в таком виде. Бумажник можно. Деньги пойдут. Еще влажные, письма и фотография рвутся трудно, как тряпки.

В углу старого амбара, который никто не сторожит, потому что он давно пуст, и куда им удалось проникнуть, нищий, больной чахоткой, и нищий, покрытый язвами, делят добычу. Они долго спорят, серебряные часы или нет, и собственное невежество удручает их. Кавалькада крыс проскакала совсем рядом. С. восхищался крысами, он даже начал писать о них статью. Чахоточный безумно хохочет, схватив пачку багровых рупий, он не может остановиться и смеется беззубым ртом, пока наконец не заходится в отчаянном приступе кашля. Он знает, кому продать бумажник, а тот, что весь в язвах и с зобом, рвет паспорт, единственный документ, который был в кожаной обложке. Никакого письма. Никакой фотографии. Фотография женщины была порвана в Лондоне, спущена в унитаз несколько месяцев назад, когда С. подвергся гнусному нападению в туалете ночного вокзала; одна часть С. глядела на другую его часть, которую заманили в ловушку, ограбили, и даже хуже…

А. и B. положили в ванну все полотенца. Туда же они положили ковер в красных и зеленых ромбах. Завтра служанка всё вымоет. Завтра они пойдут в больницу узнать, в каком состоянии С. Время от времени А. испускает всхлип, похожий на воркование голубки. Усевшись в кожаное кресло, упершись локтями в колени, B. смотрит пустым взглядом перед собой. Всё кажется кошмарным сном, в который не хочется верить. Вещи потеряли плоть. В стальной шарик легко вонзить ноготь…

Несуществующий город зовется Бомбей. Надо, чтобы мысль превзошла Бомбей, надо построить этот город в реальности. Но реальность ускользает, она просачивается во все возможные невозможности.

И всё же Бомбей может быть, с его запахом старения и плесени, с его высотками в светящихся надписях, с его потемневшими стенами из досок и кирпича, с его ангарами, где краска пузырится на жести, с его разбитыми окнами, с его цементной крошкой, с его доками, где брызжут суриком алые вывески и тянут к небу черные руки потные подъемные краны. На рассвете три тысячи скелетов собираются перед рисовыми складами. Серая толпа, крысиного цвета. Полиция в хаки. Будут крики, чудовищный ропот, когда револьверы грянут, когда мертвые снова умрут. В их числе подберут зобастого, чьи ноги все в язвах. Уже грифы с крыльями, украшенными бахромой, как накидки древних плакальщиц, начинают свой медленный танец на крыше из гофрированной жести. Один в особенности нетерпелив, раздраженный ожиданием. Он прилетел из другого квартала, где, проснувшись, набросился на лужицы свежей крови, запятнавшие мостовую проспекта.

В полночь С. покидает квартиру, где S. устраивал party . Зимний муссон крутит грязные бумажки, еще не съеденные коровами. Бездомные прячут голову в лохмотья.

С. хочет вернуться пешком в дом тех, у кого он живет, родственников его друга, хотя путь неблизок. Он шагает быстро. Скорая ходьба на холодном ветру приводит его в возбужденное состояние. Время от времени рука скелета или ребенка-калеки — из калек получаются хорошие попрошайки — пытается перегородить ему путь. С. вдруг решает зайти в speak-easy .