Фрэнсис Фицджеральд - Сама по себе

Когда он прошел по палубе в третий раз, Эвелина посмотрела на него. Она стояла, прислонясь к фальшборту, а потом, заслышав его шаги, откровенно повернулась и упорно глядела ему в глаза, пока он их не опустил: так порой делают женщины, чувствуя себя под защитой других мужчин. Барлотто, игравший в пинг-понг с Эдди О’Салливаном, заметил это.

— Ага! — сказал он, оторвавшись от игры, когда незнакомец еще не покинул пределов слышимости. — Значит, тебя интересуют не только немецкие принцы?

— Откуда ты знаешь, что он не принц? — спросила Эвелина.

— Знаю, потому что принц — тот белоглазый, с лошадиным лицом. А этот… — он извлек из кармана список пассажиров, — либо мистер Джордж Айвз, либо мистер Джубал Эрли Роббинс с камердинером, либо мистер Джозеф Уиддл с миссис Уиддл и шестью детьми.

Они плыли на небольшом немецком судне, пять дней тому назад отправившемся на запад из Шербура. Стоял февраль месяц, и море было грязно-серое, подернутое дождевой рябью. Над всеми открытыми участками прогулочной палубы натянули парусину, и даже стол для пинг-понга блестел от влаги.

Тик-пок, тик-пок. Барлотто внешне смахивал на Валентино; [1] Рудольф Валентино (1895–1926) — актер и танцовщик, звезда немого кинематографа. с тех пор как он позволил себе дерзость во время румбы, она не любила выходить с ним на сцену. Но Эдди О’Салливан оставался одним из ее ближайших друзей в труппе. Подсознательно она ожидала, что незнакомец сделает по палубе еще один круг, но он больше не появился. Отвернувшись, она снова стала глядеть на море сквозь оконные стекла; вдруг горло у нее сжалось, и она приникла теснее к деревянному поручню, чтобы унять дрожь в плечах. В ушах у нее звенело: мой отец мертв… когда я была маленькой, мы гуляли по городу воскресным утром, я в накрахмаленном платьице, и он покупал себе сигару и вашингтонскую газету и так гордился своей хорошенькой девочкой! Он всегда очень гордился мной… приезжал в Нью-Йорк посмотреть на меня, когда я открывала сезон с братьями Маркс, [2] Братья Маркс — знаменитые американские комики первой половины XX века. и всем в гостинице рассказывал, что он мой отец, даже мальчикам-лифтерам. И пускай, ведь это доставляло ему столько удовольствия: наверное, он с юношеских лет ничему так не радовался. Ему бы понравилось, знай он, что я поехала к нему из такого далека, из самого Лондона.

— Партия, — сказал Эдди.

Она обернулась.

— Пойдем-ка разбудим Барни и сыграем в бридж, что ли, — предложил Барлотто.

Эвелина двинулась первой, время от времени совершая пируэты на мокрой палубе, потом, подхлестнутая порывом сырого ветра, запела «Дорогу в Буффало». У двери она поскользнулась, нырнула вниз, еле успев схватиться одной рукой за перила трапа и чудом удержавшись на ногах, — и буквально нос к носу столкнулась с давешним одиноким незнакомцем. Ее рот комично раскрылся; она с трудом восстановила равновесие. Потом мужчина сказал: «Прошу прощения» — по выговору в нем безошибочно угадывался южанин. Прежде чем разойтись, они снова встретились взглядами.

На следующий день, в курительной, незнакомец спросил у Эдди О’Салливана:

— Кажется, вы и ваши друзья играли на лондонской сцене в «Хроническом недуге»?

— Да, три дня назад еще играли. До окончания контракта оставалось полмесяца, но мисс Лавджой вызвали в Америку, так что пришлось закрыться.

— И вся труппа теперь на борту? — Любопытство чужака было ненавязчивым, это был просто добродушный интерес с примесью вежливого уважения к романтике театра. Эдди О’Салливану новый собеседник показался приятным.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Нет, здесь только Барлотто, наш красавчик, и мисс Лавджой, да еще Чарльз Барни, продюсер, вместе с женой. Мы уехали почти сразу же, а остальные вернутся на «Гомерике».

— Мне очень понравилось ваше представление. Я ездил по свету, две недели назад очутился в Лондоне — так хотелось чего-нибудь американского, и тут как раз вы.

Часом позже Эвелина заглянула в курительную и обнаружила их там.

— Что это вы здесь прячетесь? — требовательно спросила она. — А кто будет смеяться моим штучкам? Эта банда шулеров внизу?

Эдди познакомил ее с мистером Джорджем Айвзом. Эвелина увидела симпатичного, хорошо сложенного человека с волевым, беспокойным лицом. Тонкие морщинки в уголках глаз говорили о стремлении навязать миру свои правила игры. Джордж Айвз, со своей стороны, увидел довольно маленькую темноволосую девушку двадцати шести лет, горящую энтузиазмом, который нельзя было назвать иначе как профессиональным.