Габриэль Витткоп - Сон разума

Есть еще время отказаться.

Есть еще время спрыгнуть с тронувшегося поезда.

Всегда остается время для святотатства или самоубийства. — My mood changes frequently, [8] У меня частые перепады настроения ( англ. ). — говорит Харли.

Его пробуждения ужасны.

— Я не ощущаю себя причастным к жизни и другим людям. Отдален, да, отдален, — сухо добавляет он.

Жан-Мари легко краснеет. Он везде чует намек. Всегда опасается быть непонятым по собственной вине.

Он боится лишиться симпатии, дружбы. Ведь как можно любить того, кто недостоин? Особенно, если его сердце гложут черви.

Жан-Мари роется в чемодане, где хранит все свои вещи. Он делает вид, будто ищет какую-то определенную рубашку, чтобы Харли не посмотрел ему в глаза, ведь когда он так смотрит, Жан-Мари начинает задыхаться.

Харли разговаривает только с самим собой, он выше всех прочих.

— В прошлом году, по возвращении из Фасоса, я прятал лицо, словно защищаясь от порчи, когда проходил мимо фотографов, делающих моментальные снимки в Тюильри. Нарцисс, боящийся своего отражения. Muddying the water of times… [9] Баламутящий воду времен ( англ. ).

Жан-Мари не понимает и не знает, что ответить. Не отвечая, он усугубляет положение. Отвечая, тоже ухудшает его. Он начинает кашлять, не в силах остановиться, согнувшись вдвое на матрасе.

— Неужели нельзя проветрить? — спрашивает Харли. — Пахнет чем-то средним меж падалью и курятником. Ты разве не чувствуешь?

Жан-Мари покупает в драгсторе парфюм под названием «Роза Гулистана», поскольку Харли однажды говорил о розах Гулистана, цветущих в венецианском саду Сан-Ладзаро, и о послушнике, преследующем и преследуемом до беседки, увитой виноградом. Жан-Мари вскоре достигнет той точки, где приходят в восторг, но этот парфюм — все же бесстыдство. Он похож на пузырек с солями, что остался от матери в выдвижном ящике, позабытый и хранимый ради смеха. В этой соли есть сахар, хотя вовсе не абрикос, что неотступно преследует стандартные духи высокой моды, а мед, который разворачивается и усиливается до острой боли, пленительного жасмина, отдающего мочой, старинной пудры и румян. А еще воспоминание о продолговатой карте с закругленными уголками, трельяже Мистенгет, [10] Мистенгет (1873–1956) — французская актриса и танцовщица. — Прим. пер. акульей коже — целом неведомом мире, предшествующем Жану-Мари. Но если нырнуть и углубиться, слышен запашок гниения, скрытый сладковатый фон поверх ладана и камфары, что в своей истерии доходят до подмышечных и кошачьих ароматов. Роза Гулистана.

Харли шагает по улицам Парижа и думает о себе. Он также думает о том, кто ему близок и — еще ближе. Но это не все. Кристалл с потускневшей отметиной или, скорее, пузырьком, пространство которого не будет заполнено. Бесконечность не участвует в играх и не предается химерам. В самом деле, граф Оргас избрал самую легкую роль, и кирасу подобной гордыни носить не так уж тяжело, как кажется. Нужно лишь упорно заниматься каким-нибудь тривиальным, ограниченным трудом, забывать и отказываться от разрозненных обломков сверкающей мечты, что могли еще сложиться хотя бы в головоломку… Жизнь графа Оргаса была тривиальна, ограничена и состояла из лязга оружия, шума пиров, богоугодных дел, глухих монашеских ряс и приземленных занятий на несвежих перинах. Земная и землистая жизнь, с этим бегством к драпировкам славы — к свету славы. Господи, прими праведника в Свою славу… В сущности, весьма скромная гордыня. Я не приемлю ничего, что предварительно не было бы измерено.

Добравшись до отеля «Ленокс», он находит в своем шкафчике записку от Жана-Мари.

Жан-Мари очаровывается еще сильнее, ведь надежда всегда была лишь оболочкой его безнадежности. Он заранее знал, что проиграл, когда бабушка отправляла его играть на улицу. Тем не менее, он твердит про себя, что уж на сей-то раз… Ведь Харли во всем сопутствует магия и блеск.

К тому же слабые люди подвержены душевным поворотам. Роза Гулистана, зальцбургская ветвь, каждая клеточка обновляется при звуках внезапной музыки. Ослепительный свет проникает в пунцовый, сумрачный лабиринт тела, озаряя a giorno [11] Как днем ( ит. ). шейную массу, внутренние артерии и даже самые дальние легочные полости, — сияющее солнце, что разом освещает кавернозный туберкулез Жана-Мари; свет, сливающийся с внутренностями, мышечными слоями, алым мозговым муссом, разливаясь до сердцевины волосяных луковиц, по бороздам ногтей и отражаясь тепловыми лучами, которые окутывают весь организм. Свет царит в Жане-Мари, а Жан-Мари ютится в световом коконе, пузыре, Саду утех. Он живет этим светом внутри и вокруг себя, приподнятый над собственным матрасом, геморроем, кровохарканьем, приступами кашля.