Владимир Лорченков - Клуб бессмертных

– Все-таки, – смеялся Басеску, – вам нужна любовница. Будет кого подолбить. Как это, если верить вашим утверждениям, делал Иосиф с Марией.

– И правильно делал. Из-за этого у нее был мягкий и покладистый характер!

По пути из Пятра Нямц в замок – дороги у нас недавно отремонтировали, и поэтому можно было не только вести машину, но и думать, – я вспоминал Галилеянина. Конечно, первое, что я сделал, когда осознал настигшее меня бессмертие, – отправился путешествовать. Очень банально. А что еще остается делать, когда вы зависаете во времени и ваше тело все никак не может разложиться? Поверьте, все бессмертные, поняв, что они бессмертны, первым делом отправлялись в путь. Прелесть новизны. Маршрут – стандартный и традиционный.

Раз уж мне это позволено, я хотел бы взглянуть на казнь Иисуса, немножко постоять в толпе, слушавшей Нагорную проповедь, познакомиться с Александром и послушать Гомера.

Потом все это надоедает. Я выкрутил руль и поднялся по серпантину вверх. У ворот, дрожа от холода, меня встретила приблудная собака. Она мне, кажется, была знакома. Я видел, как она помогает старику из деревни у подножия замка пасти овец. Я открыл двери замка и прошел внутрь, подумав, что надо бы прогнать эту собаку. Ведь она может покусать Прометеуса, когда тот наконец доберется до меня. Наверняка мальчик придет в ярость. Он вообще вспыльчив. Так всегда бывает с теми, кто живет в теле, полном крови и, значит, страстей.

Кто-то, кажется – Фриних, говорил об экзистенциальной ярости творца. Необъяснимая ярость, направленная на бытие. Да, каждый художник просто обязан испытывать ее. Но то творец. А Прометеус – герой. Он пошел еще дальше. Причина экзистенциальной ярости Прометеуса, – скажет вам любой критик, прочитавший его пьесы, – Молдавия. Верно. Но Молдавия Прометеуса это и есть Прометеус. Причина экзистенциальной ярости Прометеуса – он сам. Слепая ненависть героя направлена против него самого. Он успокоится, когда его не будет. Мы тоже успокоимся, когда нас не будет. Но мы не герои, а просто уставшие мертвецы и умершие боги.

– Итак, – Басеску только что поставил мне укол, и я отдыхал, – с семейными взаимоотношениями Иисуса вы, признаю, разобрались остроумно. Ну, а отношения с обществом? Властью?

– Галилеянин боялся властей. Всегда боялся. – Я пожал плечами. – Многие думают, что Он избегал всяческих контактов с руководством Иудеи и вообще – представителями государства, потому что любая власть была Ему противна.

– Такова наша версия, – улыбнулся католик Басеску.

– Ничего подобного! Власть в любом ее олицетворении, вплоть до шелудивого стражника с грязными ногами, вселяла в Иисуса панический, животный ужас. Так дети боятся полицейского. Это, видимо, комплекс провинциала.

– Вы никогда не жили в столице?

– Доктор, – упрекнул я Басеску, – вы мне осточертели. А что, если ваша теория неверна и то, что я рассказываю, не имеет ко мне ни малейшего отношения?

– Это решу я, – улыбнулся мой мальчик, – а вы говорите, прошу вас. И будьте поосторожнее, иначе я вам еще два укола поставлю.

– Хорошо, – он умел сводить все к шуткам, – я попытаюсь доказать вам свои утверждения. Как известно, Иисус часто странствовал. Видите ли, в те времена житель какого-нибудь местечка не мог вот так запросто взять и направиться в Иерусалим, чтобы там гулять себе где вздумается и говорить что в нечесаную голову придет. Если ты выходил из местечка, староста давал тебе сопроводительное письмо, где было указано, куда, зачем и на какой срок ты отправляешься. У Галилеянина, само собой, таких писем никогда не было…

– Их отсутствие не доказано, – возразил доктор, но тут же добавил: – Справедливости ради скажу, что и наличие их не доказано также.

– Вы, люди, просто об этом не задумывались, – скривил я губы, – то есть, простите, мы. Стоит лишь намекнуть об этой проблеме богословам, как они немедля найдут доказательства того, что у Иисуса был целый ворох рекомендательных писем и разрешений.

– Из вас бы получился блестящий богослов.

– Отнюдь, мои доводы корявы.

– Но сила убеждения идет из нутра.

– Я презираю вашего Бога.

– Павел презирал нашего Бога, но этот Бог открылся и ему.

Сейчас, глядя, как Прометеус усаживается напротив меня за длинным столом, уставленным едой и выпивкой – когда-то на этом месте сидел Агасфер, и я тогда здорово набрался, – я с улыбкой вспоминаю Басеску. Он действительно сумел меня разговорить. Сумеет ли это сделать Прометеус? Впрочем, нет. Долго мучить его я не буду. Этот странного вида молдаванин с почему-то оранжевой сумкой, которая меня смущает – к новым идеям легко привьгкнуть, к новым вещам – нет, – должен покончить со всем этим.