Сергей Булыга - Тюрем-тюремок

– Хозяйка, накорми защитника!

А баба отвечает:

– И-и, милок! Сами с голоду пухнем.

Омоновец тогда:

– А ты меня хоть чем попотчуй. Так голоден – сил нет терпеть.

А хозяйка опять за свое:

– Ничего у нас нет.

– Ну а топор хоть есть?

– Есть, как не быть.

– Тогда давай топор, мы из него паштету сварим.

– Чего-чего?

– Паштету, говорю. Такая южная похлебка. Я же только что оттудова, с югов, я в Кавказских горах воевал, и там много чему научился. Увидишь – пальчики оближешь.

Баба и согласилась. Взяли они топор, чистой тряпочкой его вытерли, в чугунок опустили, водой ключевою залили и поставили в печь на огонь. Сидят и ждут. И вот вода уже кипит! Омоновец забеспокоился, спросил:

– А соль у вас найдется? Паштет без соли очень нехорош.

Соль нашлась. Посолили. Тогда, чуток повременив, омоновец опять:

– Эх, а теперь бы еще и крупы! Ну хоть одну щепотку.

Повздыхала баба, поохала, по сусекам поскребла, нашла маленько и крупы. Омоновец крупу в чугунок забросил, языком прищелкнул, говорит:

– Ну, баба, нынче попируем!

А та и рада, ждет. И кавказский герой притаился. Но вскоре снова подскочил и всяким ловким обхождением ложку масла у доверчивой бабы выпросил, в паштет забросил, размешал, как следует…

Дух по избе пошел – густой, питательный! Омоновец и говорит:

– Готово!

Достали они чугунок из печи, поставили на стол и принялись есть. Знаменитый паштет получился! Баба его за обе щеки уплетает и омоновца нахваливает:

– Ну ты и мастер, служивый!

А омоновец не столько ест, сколько удивляется. Ведь в том паштете не только масло да крупа присутствуют, но, глядишь, и мясо попадается, и кости, и капустный лист, и чернослив, и даже кардамон. А топора не видно! Что за чудо?! Привстал он над столом и ну ложкой по чугунку рыскать, по дну скрежетать, топор искать…

Как вдруг открывается дверь и входит дед, бабин хозяин. Остановился он в пороге, носом повертел, принюхался… и осерчал, да и как закричит:

– Что, вредная баба, опять ты за свое? Опять ты мой топор сварила! А с чем я завтра в революцию пойду?! Эх, опять нас омон обездвижил!

Три года Иван-царевич дома не был, но уж зато вернулся он не с пустыми руками – жарь-птицу привез! Обрадовался царь, обрадовалась царица, а вкупе с ними и весь их народ. Одна лишь царская невестка, а Иванова любимая жена Василиса Премудрая, горько кручинится и говорит…

Да только по случаю всеобщей радости слушать ее не стали, а расставили столы длиннющие, накрыли их скатертями хрустящими, яств да питв нанесли – и зашумел, заплясал, заорал пир горой! А заморская волшебная жарь-птица – ее в палисандровую клетку посадили да под самый потолок для всеобщей потехи повесили – а птица на всё это безбедное застолье завистливо поглядывает да клювом жадно пощелкивает. А Василиса Премудрая любезного мужа за рукав подергивает и шепчет ему, шепчет, шепчет…

Но кто же это в пиру шепчет? В пиру нужно кричать! И посему опять никто Василису Премудрую не расслышал, а отпировали они, отгуляли, а после где кого судьба настигла, там и полегли. Ночь наступила. Месяц выглянул. И вдруг…

Потянуло душком! А потом…

– Горим! – кричат. – Горим!

И точно – запылали царские палаты! Повыскакивал честной народ во двор в одном исподнем и ну огонь тушить! Тушили, тушили, три заповедных пруда до самого дна ведрами повычерпали, бездну красной рыбы погубили, но палат всё равно не спасли – погорели палаты дотла. А было это поздней осенью. И вот стоят Иван-царевич на Василиса Премудрая на горьком пепелище, трясутся от холода. Иван-царевич говорит:

– Эх, лучше было бы мне не жарь-птицу, а шапку-невидимку добывать! Тогда сейчас никто бы нашего позора не увидел! Ведь так, душа моя?

– Нет! – отвечает Василиса Премудрая. – Вовсе не так. Жарь-птица тоже хороша, особенно под белым винным соусом. Только до той поры надобно было ее не в палисандровой, а в железной клетке держать, тогда бы и пожара не было. Но разве ты меня когда-нибудь послушал?! – и смотрит презрительно.

Вот каковы они все, эти вредные бабы!

Была у ней красная шапка, ага. Она ж ведь сама лысая была, вот с того ту шапку и носила. А Серый на игле сидел, кололся, значит. А раньше он нормальный был: зайцев душил, овец, всяких ягнят – и жил, как все. А после, как связался с Красной Шапкой, так та ему и говорит:

– Ты мне траву носи, я покажу, какую. А дальше я сама умею. И клиентура уже есть, значит, всегда будут железно баксы, и самим на отъезд всегда хватит.