Сергей Булыга: Тюрем-тюремок

Мужик засопел, заволновался, руку в сани запустил, стал под соломкой шарить. Шарит, шарит, торопится, на лисичку-сестричку поглядывает. А потом, как нашарил приклад, так сразу успокоился, думает: хороший будет бабе воротник!

Жил да был в казацкой стороне храбрый казак Емеля по прозвищу Пугач. Вот однажды пошел тот Емеля на речку водицы с похмелья испить, и на тебе – поймал там щуку! Хотел было Емеля ее сразу живьем съесть-напугать, но вдруг взмолилась щука человечьим голосом:

– Не ешь меня, храбрый казак Емеля, не пугай, а я тебя за это славно отблагодарю. Теперь как только скажешь ты: «По щучьему веленью, по моему хотенью», так сразу все, чего ни пожелаешь, сбудется.

Обрадовался Емеля, щуку обратно в речку выбросил и говорит:

– По щучьему веленью, по моему хотенью: глаза мои, рот, уши вислоухие, а ну-ка сделайтесь точно такими же, какие были у покойного царя Петра Федоровича!

И сделались. И стал храбрый казак Емеля с лица ну точно как покойный царь, даже еще румянее. Стали все окрестные казаки Емеле в пояс кланяться да государем его величать. Емеле это очень нравилось, он, сидя на печи, все это слушал, слушал… А после вдруг и говорит:

– Ага! Вот оно что! Вот что я удумал! Да ежели я есть природный царь великий государь, тогда чего я здесь, в этой глуши, клопов кормлю? А ну, по щучьему веленью, по моему хотенью: вези меня, печь, в столичный город Петербург, в царский дворец!

И печь и повезла. А следом за ней и казачий народ повалил, ибо Емеля говорил, что у него по Петербургу-городу этих дворцов – во, завались, всем места хватит!

И точно, хватило. Пришли казаки в столичный город Петербург, местных людишек потеснили, попугали, которых даже до смерти. Но более других царица Катерина напугалась. Когда Емеля в Петербург пришел, так сразу же в царский дворец подался, там Катерину за косу из-под кровати выволок и говорит:

– Что, вобла, не ждала? А вот и я, законный твой супруг по щучьему веленью! – ну, и…

Да, именно. Вот и пошло у царицы другое, строгое житье. Емеля – это ей не прежний рохля государь! Емеля, тот, бывало, поздно вечером домой вернется, когда из сената, когда из трактира, и если ему что не так – живо нагайкой выходит! Царица шибко плакала, только бабьи слезы, известное дело, вода. Но, с другого боку глядя, а что такое бабу напугать? Немного чести. И потому поскорости стал Емеля все царство пугать. Так, скажем, повелит, чтобы все – и мужики, и бабы, бояре и боярыни – ходили только в сапогах и чтобы портянки в них мотали только слева направо внакид, а после сам ходил по Петербургу, проверял, и у кого было не так – того сразу в Сибирь! А то велит, чтобы груши называли дулями, и за груши опять же в Сибирь. А то… Ну, много было всякого! Но вскоре, лежа на печи, подумал он: э, что одно царство, а вот бы еще всю Европу пугнуть!

И напугал, а что! Собрал по щучьему веленью несметное войско, пошел. Сперва Варшаву взял да напугал, потом Берлин, потом Париж – все это сидя на печи и все по щучьему веленью быстро, ловко, смело! И так до Ла-Манша дошел. А дальше, оказалось, ходу нет. Английская земля, объяснили, за морем стоит. Но море, правда, при Ла-Манше неширокое, и полусотни верст не будет. Ага, ну ладно! Полежал Емеля на печи, подумал, подумал, а после велел:

– По щучьему веленью, по моему хотенью: постройся до английской стороны широк калинов мост!

Не строится. Это что за напасть? Тогда Емеля снова повелел. Опять не строится. Осерчал Емеля, с печки спрыгнул, сошел к самой воде, смотрит на море, гневается, думает: да что эта щука треклятая, сдохла, что ли?!

И только он этак подумал, как вдруг шасть – у самых его ног выныривает эта самая щука и говорит человеческим голосом:

– Не серчай ты на меня, храбрый казак Емеля, но только я тебе уже больше не помощница. Меня вчера Джон Скотт в сети поймал, я теперь его хотенья исполняю.

И не успел Емеля опомниться, как она ка-ак подпрыгнет из воды, как-ак пасть разинет! А после гам! – и нет Емели. Вот вам и сказочка, а мне рубликов вязочка.

Это было в России, еще при царском режиме. А царем тогда был Петр Первый. И вот как-то однажды зимой, а если точно, то 31 декабря, аккурат под Новый Год, решил царь Петр сходить в лес за елкой. Боярам он не доверял, все делал сам, а то, он говорил, иначе или тебе вместо елки какую-нибудь кривую осину подсунут, или вообще без ничего останешься, такие те бояре вороватые. И вот, значит, царь Петр надел полушубок, сунул топор за пазуху, и в лес пошел. Пришел и стал ходить туда-сюда, елку покраше высматривать. Ходит, ходит, примеряется. И вдруг ему: