Алан также проклинал “ Черепно-мозговые травмы ”. Он назвал роман реакционным. Конрад Уильямс — молодой писатель, специализирующийся на том, что энтузиасты определяют как спектральный фикшн. Имеется в виду прежде всего роман ужасов с претензиями на литературу. Его главные герои одиноки, и Уильямс исследует их прошлые и настоящие жизни в таких утомительных подробностях, что можно рассчитывать только на умственно отсталых людей, высоко ценящих “литературную глубину” и “искусство создания характеров”. Изначальный компромисс заключался в том, что объяснение происходящего Уильямс сохранял в тайне, чтобы читатель был вынужден выбирать между психологическим и сверхъестественным толкованием событий.
Больше энтузиазма Алан испытывал относительно “ Пришествия ” и “ Надушенной головы ”. Обе обходились без линейного сюжета, а эту особенность Алан всегда высоко ценил в современном романе. Экспериментальная проза была популярна в шестидесятые и семидесятые, а затем, в связи с затуханием революционной составляющей и продолжающейся конгломерацией издательской индустрии, редакторы становились все более консервативными, и большинство из тех, кто базировался на Британских Островах, стало относиться к нелинейной прозе с полнейшим презрением. Экспериментальные работы публиковались редко, а вещи такого типа, если и создавались, то выходили в независимых издательствах. “ Пришествие ” и “ Надушенная голова ” безусловно найдут в будущем своих читателей, потому что они переступают границы своего времени.
Кольцевая дорога закружила нас вокруг пригородов Данди, затем неожиданно мы припарковались на Юнион Стрит, серебряные воды Тай Эстюари были видны в нескольких сотнях ярдах к югу. У Алана были ключи от квартиры на западной стороне этой улицы. Мы взошли по лестнице и очутились внутри “Классических Данных” Пита Хоробина. Хоробин был художником, в ходе восьмидесятых документировавшим каждый аспект своей жизни; в какое время он встает, выходит на улицу, с кем он встречается. Он даже записывал, когда он срет. Записи этой деятельности хранились в квартире в записных книжках и на компьютерных распечатках. Каждый день за десять лет Хоробин отображал данные на листках бумаги, а затем прикладывал к ним фотографию или какую-нибудь другую памятную деталь прошедших часов. Хоробин заявлял, что таким образом он расчленяет креативный процесс на его составные части, но результаты в действительности обернулись тем же безумием, что и в случае с Кафкианской бюрократией.
Посещение этой квартиры дало мне примерное представление о том, что должны были чувствовать те, кто обнаружил “Марию Челесту”, на борту этого брошенного пустынного корабля. Хоробин сохранил все, чем он пользовался в течение восьмидесятых. Квартира была полна изношенных ботинок и одежды, не говоря уже об упаковках всей той еды, которую он потреблял. Дайте 50 лет и это барахло будет золотой жилой, музеи будут предлагать за него миллионы. Но пока оно не достигло статуса раритета и оставалось просто бесполезным мусором. Хоробин исчез, как утверждают, в направлении Северного Полюса. Хотя он был безработным на протяжении большей части десяти лет этого проекта, ему каким-то образом удалось купить эту квартиру. Мне так и не удалось выяснить, почему у Алана был доступ туда и кто платил по счетам за его пропавшего владельца.
Эстетическое безумие “Классических Данных” резко контрастировало с хаосом книг, переполнявшим квартиру Алана в Абердине. Вещи Хоробина были в полном порядке, все было каталогизировано и расставлено по своим местам. Хотя заполнение своего жилища мусором в любом случае выглядит бессмысленным, даже если там и хотели создать капсулу времени. Алан, разумеется, считал всю эту обстановку в целом гораздо более зловещей и низменной, чем аскетическое выражение вкуса. “Классические Данные” были способом Пита Хоробина навязывать свое сознание другим. Это были средства, с помощью которых он намеревался впрыскивать свою субъективность в восприимчивые юные мозги. Я не знаю, пытался ли Алан произвести на меня впечатление или сбить с толку. Напротив квартиры находилось здание с офисами и мне страстно захотелось заняться сексом в задней спальне, прекрасно понимая, что куча работяг в белых воротничках будут в состоянии увидеть, как я раздеваюсь.
Алан без всякой тени смущения стянул с себя штаны. Он вздрочил и сказал мне раздеться. Я изобразила нерешительность, немного посопротивлялась его настойчивым просьбам и в конце концов очутилась на кровати, борясь с ним. После всего хохота, пиханий и толканий он преуспел в том, чтобы положить свою руку на мой сосуд наслаждения. Мне нравилось наблюдать за его лицом, светившимся от удовлетворения, когда его нетерпеливые пальцы ощупывали выпуклый холмик и мягкие, округлые губы, определявшие внешний облик моего пола. Алан превозносил и целовал меня. Крепко прижимался к моему телу. Щипал мой клитор. Его пальцы терли мою щелку, он осторожно поднимал вверх мое платье и стаскивал с меня трусики M&S, и, наконец, я оказалась в том виде, в котором он желал. Он расположил меня на кровати так, чтобы любой деск-жокей из офисной братии, пожелающий посмотреть из окна, смог получить полное обозрение моих прелестей.
Читать дальше