Стюарт Хоум - 69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой

Казалось, что пролетела целая вечность, прежде, чем мы покинули “Моцарт” и двинулись через район красных фонарей к бару под названием “Голубой Слон”. Там мы пили вишневый бренди, наблюдая за пролетарской клиентурой, играющей в шахматы, поющей и поглощающей напитки. На второй раунд Дадли заказал “Уникум”, тогда как я предпочла грушевый бренди. Столики в баре были покрыты трещинами, заведение явно нуждалось в переустройстве интерьера. Когда стемнело, мы решились выйти на улицу, и увидели там множество девушек. Я смотрела на Дадли, стоящего под уличным фонарем. Он видимым усилием заставил себя тронуться с места. Я была оснащена как мужчина, и сказала, что хочу заняться сексом. Дадли забрался в мою машину, и мы поехали к реке. Я попросила его сделать мне минет. Я чувствовала, как руки манекена расстегивают мою ширинку, и ощутила его раздражение, когда он искал мой член. Я вытащила из бардачка молоток и обрушила его на череп Дадли. Кровь была повсюду. Я отволокла тело к воде и сбросила его в Дунай.

Я шла вниз по течению к Дворцу Грэшема, огромному зданию, украшенному изображением Сэра Томаса Грэшема, основателя фондовой биржи в Лондонском Сити. Одно из угловых помещений на первом этаже было теперь занято Казино Грэшем. Я повернулась и посмотрела на реку. Дадли покачивался в воде рядом с берегом. Я двинулась туда и вытащила его. Манекен был одет в скафандр астронавтов восьмидесятых, с него ручьями текла вода. Кто-то напал на него с молотком или топором, и его голова была разбита вдребезги. Я довезла Дадли до Студенческой Гостиницы и положила его на койку. Я уже почти отключилась, когда меня разбудил телефон.

Алан хотел встретиться со мной. Я была сонной и разговор зашел в тупик. В этом полубессознательном тумане до меня вдруг дошло, что он не знает, как меня зовут. Я была порядком шокирована. И это после всего того, чем мы занимались, как кролики, пару дней. Я уверяла его, что он произнес мое имя, когда я встретила его в “Гриле”. Он же объяснил, что сказал “добрый день”. Вот тут-то я и поняла, что тогда ослышалась. Я сказала ему, что меня зовут Анна Нун, и он засмеялся. Мы договорились встретиться в “Пицца Экспрессе”. Помимо пиццы и салата мы заказали хлебцы с чесноком. Мы без проблем заняли столик, потому что встретились в полдень, еще до наступления ланчевой лихорадки.

Я спросила Алана, что он читал. Он назвал “ Мертвечину ” Кью, объяснив, что пытался сравнить творчество Брейсвелла с недавними клубными романами. “ Мертвечина ” шла на рынке как “бульварное чтиво”, несмотря на очевидные литературные устремления автора. Хотя Кью удачно использовал клише детективного романа, такие как фигура рассказчика, только что вышедшего из тюрьмы, в его работе чисто формально использовался кибер, пластиночная промышленность и кинематографические сборища. В ней очень обдуманно были развернуты повторения по ходу действия. Например, требование дать информацию о киллере проходит рефреном через всю книгу. Пол Гилрой горячо и убедительно защищал характерные особенности черных британцев в “ Черной Атлантике ” и других работах. Кью, казалось, расширил этот дискурс. Различные изменения интонации в прямой речи демонстрировали лишь один из более очевидных путей, благодаря которым этот интерес четко проявил себя в “ Мертвечине ”. И даже не стоит обсуждать тот факт, что взгляды и переживания Кью в связи с тем, что и как считать “английским”, весьма отличаются от взглядов и переживаний Майкла Брейсвелла, как и то, что он считал хипстерским.

Вместо того, чтобы по ходу чтения следить за ясностью мысли, Алан страстно искал во всем путаницу. Знал ли завсегдатай клубов Кью о существовавшем до него английском писателе, также известном как Кью, и было ли присвоение им этого псевдонима частью сознательной критики расовых кодировок, которые можно найти в традиционном литературном дискурсе? “Оригинальный” Кью, Артур Куиллер-Коуч, был представителем истеблишмента. Закончив Оксфорд, Кью позднее читал лекции по классической литературе в своей альма-матер, получил звание рыцаря и даже был избран мэром своего родного города Фоуи в Корноуэлле. Помимо написания романов и стихов, “оригинальный” Кью редактировал “ Оксфордскую книгу Английской поэзии ” и выдал уйму критических трудов, среди которых “ Литературные исследования ” и “ Чарльз Диккенс и другие Викторианцы ”. Алан не был уверен, была ли буква Q сознательно избрана вторым Кью или какая-либо другая сила свела их вместе. Эти двойники оставили его в полном недоумении. Алан бился об заклад по поводу того, было ли некритическое отношение к культурному потребительству в “ Мертвечине ” иронией или же просто результатом авторской неспособности оперировать скрытыми смыслами переживаний, изначально политизировавших его. Разумеется, допуская, что книга, как артефакт, является средством для улучшения товарного производства, Алан часто сомневался в целесообразности использования литературы для критики капитализма.