Зуфар Гареев - Осень б/у

– К чему-у-у ей пробу-у-у-у-ужденье? – с прежним однако сомнением потащил старец красавицу в свою сторону.

Грудь девы без особого восторга поплыла к старику…

Так голоса чудесного ансамбля – вздыхая, шелестя, словно осенние листья в саду, наклоняясь то слабостью к мужеству, то мужеством к слабости, обтекая один другой или вторя в унисон, и таща спящую красавицу то в одну сторону, то в другую, в чем несомненно более, чем кто-либо, усердствовал тощий старец, время от времени и вовсе грозно зыркая ревнивым оком или даже скрЫпя редким зубом, – кружились на поляне перед белой березой…

Наконец, обессиливший ветеран уронил голову перед полной чашей раздумий, которое дает созерцание прекрасного, и долго смотрел в нее.

…Лейтенант Бабич вместе с личным составом стал отходить прочь. Все они ступали осторожно, словно еще находились во власти звуков романса. Они ступали, словно вальсировали, и грациознее всех был сам Бабич. Он более чем галантно скользил по траве, вскидывая руки и кружась, словно бы успокаивая и мелкую суету вообще, и мелкий шум бытия в частности. И то, и другое могли бы некстати произвести подошвы его личных сапог, и который бы мог вспугнуть покоящуюся в руках Тимирязева чашу: пустить по ней рябь, когда лицо старца скомкалось бы, искривилось и словно бы заплакало, чего лейтенант Бабич не мог допустить никак…

Вот почему лейтенант Бабич остановился, постоял и тихо пропел, прилежно наклоняясь голосом в сторону ветерана:

– Не буди-и-и-и-и…

И прощально махнул рукой. Ибо близилось время обеда.