Иван Аксенов - Готы

— Спешу, совсем забыл: срочное дело… — и, пока не поняли, кому так кричала готочка, — бросался бежать к близкой автобусной остановке, возле которой как раз в это время останавливался троллейбус: не посмотрев маршрута, запрыгивал внутрь, поворачивался спиной к провожавшим его удивленными взглядами и уезжал.

Дорогой до метро — заходил в троллейбус ближний иностранец: высокий, темный, в грязных штанах, садился он на первое попадавшееся место: рядом с Благодатским. Недовольно смотрел на иностранца, думал: «Ебаный хач…» Вставал и шел в другой конец троллейбуса: не хотел сидеть рядом.

Одним долгим днем Благодатский находился в общежитии и не знал — чем себя занять. Несколько времени проводил за письменным столом: писал на листах бумаги черной ручкой; ручка пачкала. Когда надоедало — откладывал листы в сторону, пробовал читать. Не читалось. Думал: «Вот Неумержицкий — сука: исчез куда-то, даже на кладбище съездить не с кем… Может — одному? Или — что-нибудь еще?..» Решал: отправиться в книжный магазин.

Собирался: смотрел в окно на хмурое осеннее небо: надевал куртку с капюшоном, кеды и джинсы. В карман джинсов — клал целлофановый пакет с ручками: под книги. Выходил на улицу.

Закуривал и отправлялся пешком до станции метро: шлепал лужами, дышал запахами летевших с дороги выхлопных газов и лежавших на земле мокрых опавших листьев. Понимал: не так уж и долго осталось хозяйничать над городом осени: скоро подберутся к нему первые морозы, прочно схватят разлитую по улицам грязь и широкие лужи. Окончательно усыпят голые деревья — до весны. «Осень лучше зимы, красивее…» — размышлял Благодатский. — «Осень нужно успеть увидеть и почувствовать, чтобы она — не промелькнула перед глазами бледно-желтым пятном и не исчезла в следующем за ней белом холоде. Эту осень я, кажется, запомню надолго… Я ее хорошо чувствовал там, на кладбище: поздними вечерами, в тишине — когда оставался один или отходил поссать. Как встречали её деревья, покачивая в темноте ветвями и встряхивая листьями, которые вскоре должны были пожелтеть, оторваться и упасть на влажную землю!.. Как жили ей — после, как спокойно и гордо переносили её многие утраты… И кресты с такой готовностью подставляли свои плечи под мертвые листья: словно помнили, что сами когда-то были деревьями. Есть чему учиться у них, высоких, наблюдать и учиться: учиться покою и гордости, учиться понимать, что есть ты, и что есть — то, что вокруг: достойно встречать и провожать приходящее. Не суетиться и — не останавливаться ни на минуту: расти — выше окружающих стен, и — грызть, ломать их корнями: если мешают. А потом — постепенно засыхать и сгорать распиленными на мелкие бревна в яме кладбищенской свалки, чтобы стать полезной для других деревьев золой, которую подхватят и унесут в глубь земли дожди и талый снег. А еще — я видел отличные осенние листья: те, что застряли в складках зеленой строительной сетки, наброшенной на черные пустые окна страшного взорванного дома. И дождь, какой шел дождь, когда я разбивал её стекло! Эти удивительно крупные для заканчивавшегося дождя последние капли, которые били по лицу и попадали в рот: тем временем, как от жуткого бега у меня пересыхало горло… Они казались желтыми из-за плохого света редких фонарей, а когда дождь совсем переставал — помню, как сыпались они с качавшихся от ветра ветвей дерева, под которым сидел я в том странном дворе…»

Такие мысли провожали его дорогой до станции метрополитена: расслабляли, делали грустным и задумчивым. Добирался до Арбата, почти ничего не замечая за своим состоянием — вокруг: не видел даже толпы ментов, скучившихся неподалеку от выхода из метро: размахивали дубинками, двигались и кричали что-то.

Доходил до магазина, поднимался лестницей: спокойно смотрел на охранявших выход при помощи электромагнитных скоб — мужчин в костюмах, не обращал на них внимания. Проходил среди книжных стеллажей, выбирал: что понравится. Думал про себя: «Когда напишу и издам книги — хочу, чтобы их воровали! Не покупали, не брали в библиотеках, а — воровали. Ведь вещь, добытая с опасностью, с ловкостью, с фантазией — не будет пылиться на полке: будет прочитана, и не раз, может быть, прочитана. А главное — будет пережита и прочувствована: тот, кто крадет книгу — через это действие приобщается и приближается к автору, выказывает ему уважение и внимание. Это похоже на какой-то злой и отчаянный ритуал: когда стремление к красивому, возвышенному — побеждает страх и предрассудки, заставляет делать то, чего прочие — не делают. Словно — крадешь для спасения от голода хлеб, даже еще круче: в книгах, в настоящих серьезных книгах — есть что-то божественное: словно невидимая пыль вечности рассыпана там между строк. И конечно, почувствовать ее гораздо проще, если ты не заплатил, а — украл, спиздил, тихо и нагло вынес принадлежащую магазину книгу и после — прочел её с сознанием этого…» Удивлялся тому, как сильно увлекся размышлениями: решал, что избавляется тем самым от скопившегося последними днями — переизбытка энергии.