Легс Макнил - Прошу, убей меня.

Джон Джиорно : Мы с Энди Уорхолом сидели на диване от Тиффани посреди всей кутерьмы в его хоромах на Восемьдесят шестой стрит и смотрели прямую трансляцию из Далласа. Уолтер Кронкайт сказал: «Двадцать второго ноября 1963 года погиб президент Кеннеди».

Дрожа, мы обнялись, прижались друг к другу. Я заплакал, Энди тоже. Мы обливались слезами. То, что случилось, было символом катастрофы в нашей жизни. Мы поцеловались, и Энди всосал мой язык; мы поцеловались первый раз — и чувство было такое, как будто целуешь смерть. Такое опьянение, как будто тебя ударили по голове, и перед глазами летают искры. Не то чтобы Кеннеди мне особенно нравился, я даже никогда не голосовал. Но его убийство все изменило — погиб наш человек.

Потом мы с Энди подумали: «Его смерть — лучшее, что он сумел сделать». Мир остановился, везде шли прямые репортажи. Джеки была в больнице рядом с Кеннеди, и про нее сказали что-то вроде: «На ее платье все еще видны пятна крови Кеннеди». Через час, когда она уже возвращалась на самолете в Вашингтон, Уолтер Кронкайт таким серьезным голосом сообщил: «Она все еще в том же платье, испачканном кровью». И я подумал: «Она молодчина. Она делает все, как надо!»

Вот так было отмечено начало шестидесятых-семидесятых. Такое напряжение! Как будто ты только что занюхал какую-нибудь новую штучку — такая ясность и пустота. По сравнению с пятидесятыми — все равно что выйти из тюрьмы, в которой ты провел всю жизнь и уже не думал, что когда-нибудь из нее выберешься, а единственный способ сбежать — самоубийство. Все, кого я знал, по несколько раз пытались совершить самоубийство. И я тоже.

Но день убийства Кеннеди стал таким переходным моментом, когда ты плачешь и плачешь, и в конце концов что-то происходит у тебя в нервной системе, она получает удар. И после этого удараго неожиданно все становится четким и ясным.

Дэнни Филдс : Эди Седжвик была близко знакома с разными людьми, которые были знакомы с братьями Кеннеди. Эди и спала с обоими, так ведь? Наверно, когда один входил в парадную дверь, другой выходил с черного хода. Получалось, она была с обоими вместе, но не одновременно. Все про это знали.

Мне нравился Бобби Кеннеди. Он был мой политический кумир. Иногда Эди говорила про него: «Он такой милый и привлекательный», — но я никогда ее не расспрашивал. В смысле, что там спрашивать? «Скажи, а у него большой член?», что ли?

Ненормальная прогулка. Интервью с Джимом Кэроллом, пленка 2, 16 июня 1995 года, Нью-Йорк.

Джим Кэролл : Я знаю Джеки Кертис еще по старым временам у «Макса», тогда я был совсем без тормозов. Между нами всегда происходило что-то странное, особенно в этот ее трансвеститский период, до того у них началось с Джеймсом Дином. Такой вроде флирт. Несколько раз мы выходили через заднюю дверь, и там она мне отсасывала, все дела. Да, уж это она отлично умела, ха-ха-ха! Мужики вообще отлично отсасывают, особенно если им сначала зубы выбить, ха-ха-ха!

У нее зубы были на месте, но все равно было хорошо.

Ленни Брюс без цензуры. Интервью с Роузбад Фели-Петет, пленка 1, 17 мая 1995 года, Нью-Йорк.

Роузбад : В первый же раз, когда мы встретились с Ленни Брюсом, он позвал меня в ванную. Меня предупреждали. Кто-то мне сказал: «Это его основной прием. Он всегда так делает».

И вот он зовет меня в ванную, там он ширяется и говорит: «Слушай, я тут придумал классную штуку. Может, пока я торчу, ты мне отсосешь, и я типа кончу и мне вставит одновременно? По-моему, будет полный улет!».

Я подумала: «Бедняга, наверно, ему это нужно, чтобы остаться в мире своих фантазий». Стала делать ему минет, но он начал командовать, ну, типа: «Теперь помедленней…»

Я сказала: «Ну и соси себе сам», — и ушла. Он очень обиделся, прямо оскорбился. Но на самом деле это не помешало нашей дружбе.

Скотт Эштон : Игги гостил в квартире моего брата, наелся кислоты и квалюйдов и заказал в трех ресторанах огромное количество еды с доставкой на дом. Там же зависала одна чикса, которая совсем влюбилась в Игги — думала, что лучше него нет в мире. И, значит, Игги сидит в кресле перед телеком, наевшись кислоты и квалюйдов, и хрустит всякими закусками — а у него всегда были отвратительные манеры. Как раз поэтому моя мама его не любила. Он мог зайти, полезть в холодильник, открыть пакет молока и начать из него пить. Ее это раздражало. Если на столе стоял торт, он поднимал крышку, залезал в торт пальцами и загребал полную горсть — шмяк! Моей маме это не нравилось.