Легс Макнил - Прошу, убей меня.

Еще позже вечером мы отправились в какой-то дерьмовый стрип-бар для всяких дальнобойщиков. Игги пил «Черный русский» — хлоп, еще один, хлоп, еще один. Опять он тащит меня за собой, на этот раз на улицу, на парковку — типа поговорить. И там на полном серьезе начинает впаривать мне в стиле Лестера Бэнгса: «Знаешь, никто меня не понимает, а я очень чувствительный, все кругом считают, что эти бляди, и наркота, и вся эта хуйня про «ты — звезда!» — все, что мне нужно для счастья, но это не так, мне очень тяжело, я так одинок, мне нужен кто-нибудь, чтобы упорядочить свою жизнь, Джеймс, кто-нибудь вроде тебя». При этом он уже разлегся на земле, опирается на локоть, и я точно так же. Я ведь с Игги, поэтому просто нужно делать все так же, вот я и лежу на стоянке, как он.

Тут я слышу звук мотора, и тачка прямо перед нами начинает давать назад. Игги все бухтит про мировую несправедливость, а я без всяких предупреждений хватаю его в охапку и перекатываюсь вбок раза четыре — бум-бум-бум по асфальту, подальше от этого пикапа — дрр-р-р-р, пикап выруливает на стоянку, водила нас даже не заметил, ф-фу…

Игги резко прекращает нытье на тему «никто меня не любит, никто не понимает» и начинает орать на водилу: «Ебаный козел, мудила, ты меня чуть не задавил, да ты знаешь, кто я такой, ты только что чуть не убил весь рок-н-ролл! Козел ебаный, хули ты не смотришь, куда едешь?»

Чувак говорит: «Иди на хуй». Я успокаиваю Игги: «Слышь, пойдем, давай, пойдем выпьем, чувак». Водила в своем пикапе усасывается со стоянки, а мы идем внутрь и садимся за свой столик. Через две минуты распахивается дверь и вваливается ебнутый здоровенный бык. Он топает прямо к нашему столику и говорит: «Мне не нравится, как ты меня назвал, педик». После этого Игги получает охрененный удар в нос, кровь заливает все вокруг — как в кино — Игги перелетает через стол, стаканы падают на пол, а чувак поворачивается и уходит. Настоящий бык в куртке лесоруба.

Бармен намочил холодной водой полотенце, мы замотали Игги нос, а он точил слезу. И фигня-то в том, что Игги действительно обиделся, что его опять не поняли. То есть этот здоровый волосатый бычара просто не понял, что Игги хотел сказать.

Мы отвели его в номер. Настроение у него резко упало. Никаких разговоров про менеджера он больше не заводил.

Ди Ди Рамон : Бесконечный рок-н-ролл как-то поумерил мое бунтарство. Пятнадцать лет подряд без перерыва мы разъезжали с гастролями. Меня уже тошнило от нашего фургона — сидишь сзади, пялишься в окно. Поговорить не с кем. Джонни с Джоуи не разговаривали несколько лет. Когда-то мы ездили в автобусе с четырьмя отдельными комнатами. В одной Джон со своей подругой. В другой Марк — со своей. В третьей — Джоуи с Линдой. В четвертой я. Мы старались не попадаться друг другу на глаза. Не могли вместе выйти из автобуса. Не могли вместе забрать ключи от номера. Просто не могли друг на друга смотреть.

Много чего меня раздражало в Ramones. Больше всего доводила эта сраная песня, «Pinhead», [76] Pinhead — букв. булавочная головка, что-либо маленькое, миниатюрное. которую мы играли на каждом концерте. У меня все зубы в щербинах потому, что я пел в ней припев. Наш менеджер — его называли Пузырем, он весил триста фунтов — одевался в костюм булавки и прыгал по сцене. Вся сцена тряслась, когда эта туша бегала по ней, и микрофон долбал меня по зубам. Я ненавидел эту чертову песню. Как же я рад, что больше не надо ее петь. Единственное, что в ней было хорошего, — она стояла в самом конце программы. Хоть одно утешение. «Последняя песня, — говорил я себе, — и можно сваливать». Была еще одна, «Glad to See You Go». Когда она начиналась, я думал: «Ну вот, три четверти есть. Скоро я уже буду сидеть у себя в отеле».

Меня достали закосы под мальчика, стрижка под горшок и кожаные куртки. Сколько можно выделываться? Нужно расти. А четверо мужиков изображают из себя малолетних преступников. Эти детские игры уже заколебали. Я чувствовал, что обманываю сам себя, когда надеваю рваные джинсы и кожаную куртку — прикид из тех времен, когда я считал себя бесполезным говнюком.

Боб Груэн : Раз уже после того, как Ди Ди ушел из Ramones, я наткнулся на него в «Кэт клаб». Он говорит мне: «У меня нет жены, нет друзей и нет группы. Совсем один, никому я не нужен». Я сказал: «Ди Ди, ты нужен мне», — ведь он в самом деле мне нравился. Только это не особо помогло, потому что ему было очень одиноко, от него все отвернулись — то есть он сам от всех отвернулся.