Евгений Богданов - Когда отцветают травы

— Не шути. Ты же принял бригаду!

— Кто тебе сказал? Спицына? — он сердито хлопнул рукой по столу. — Я лесной специалист, и ты не приставай ко мне.

— Верно, — согласился счетовод. — Знаю, специалист. Но у нас есть и поважнее специалисты. В четвертую бригаду, слышал, кто бригадиром приехал? Начальник станции. Железнодорожник!.. Теперь вопрос так: сельское хозяйство разумеешь? Значит, помогай колхозам.

— Ну, знаешь ли… — сквозь зубы процедил Пестунов. — Ты пей чай да помалкивай. Работать я все равно не буду.

— Как хочешь, — с сожалением сказал Гриша и переглянулся с Тасей. — Но раз есть решение правления, да общее собрание тебя бригадиром утвердило, за трудодни я с тебя спрошу… Спасибо за чаек. До свиданья.

Гриша ушел. Пестунов проводил его взглядом до калитки и с насмешкой произнес:

— Агитаторы.

— Хватило бы упрямиться, Петр, — сказала старуха. — Раз назначили, работал бы…

— Твоё дело маленькое, — суховато ответил сын, — стели гостье постель… Ишь, устала. Дремлет.

— Нет, я не дремлю, — спохватилась Тася, которая и в самом деле начала клонить усталую голову к недопитой чашке.

— Вижу. Спать не хочешь, а носом клюешь.

Он вышел на улицу и там, на крыльце, долго о чем-то думал. Тася, пересевшая к окну, пока бабка стелила постель, видела, как он что-то бормотал про себя, покачивая головой, и усмехался. Девушка не выдержала и тоже вышла на крыльцо.

На улице было свежо. Небо стало темнеть. В восточной его стороне низко горела крупная яркая звездочка. Тася посмотрела на звездочку и зябко передернула плечами.

— Что не спишь? — спросил объездчик.

— Не хочется.

— Врешь. Говори, что хотела сказать?

Тася помолчала.

— Говорить хорошо, когда тебя понимают, но если не понимают и не хотят понять — ой как плохо! Тогда и говорить-то совсем не хочется. — В голосе ее слышалась неподдельная тоска.

Пестунов посмотрел на девушку искоса. Она стояла, как и днем, прислонившись к перилам, и рассеянно смотрела на потухающую зарю. Маленькая, съежившаяся от холода, она казалась жалкой и одинокой.

Пестунов увидел, что она совсем еще молода, совсем девчонка, и ему стало жаль ее. Но он не подал вида и небрежно бросил на тропинку окурок.

— А помните, — сказала вдруг Тася с какой-то новой интонацией в голосе, и Пестунов невольно насторожился, — партийное собрание было зимой, открытое?…

— Ну?…

— Вы тогда выступали. Я помню, как вы говорили, что надо поднимать хозяйство, выполнять задачи, которые партия поставила. — Тасин голос зазвучал уверенней, тверже, и объездчик еще больше насторожился. — Вы тогда здорово раскритиковали здешнего бригадира, прямо разнесли его в пух и прах…

— Ну, это ты брось, — сказал Пестунов, прервав ее. — Рано тебе меня учить. Я тебе в папаши гожусь. Утри под носом, а потом поучай.

Тася побледнела от обиды и срывающимся голосом сказала:

— Всё равно вам придется отвечать за свои поступки.

— Что? — резко обернулся он, посмотрел на нее исподлобья, махнул рукой и пошел на сеновал.

Бабка захлопнула створки окна — видимо, подслушивала. Тася долго стояла на крыльце в раздумье. Сначала она не хотела идти в избу, подумала, что надо искать другое место для ночлега, но потом решила: «Назло ему пойду и лягу! Сердится — ну и наплевать! Подумаешь!..»

Ночью Пестунов спал скверно, ворочался без конца на охапке прошлогоднего сена, несколько раз просыпался. Проснувшись под утро, он услышал в тишине, как по крыше сеновала ходил на цыпочках мелкий и редкий дождик.

К утру дождик прошел. Небо прояснилось. Объездчик вышел во двор, взглянул на небо, на забор, потемневший от сырости, и снял со столбика кошель, намереваясь идти на озеро. Кошель, повешенный вчера для просушки, еще больше намок от дождя.

Пестунов замешкался со сборами и справился только тогда, когда взошло солнце и первые лучи его заглянули в окна, озарив комнату розовым теплым светом.

Он увидел, как солнечный луч осветил лицо девушки, спавшей на кровати напротив окна. Вспомнил вчерашний разговор и предостерегающее: «И ответите!»

«Чертова девка! — подумал он, — ответственностью пугает!» Сел на лавку, свернул самокрутку и задумался. «А что если бы парторг Егор Исаев не заболел и не слег в больницу? Ведь его, Пестунова, обязательно бы обсудили на партийном собрании и по меньшей мере объявили выговор». От этой мысли ему стало неприятно, к сердцу прокрался холодок.

А «чертова девка» крепко спала, посапывая носом. Рот у нее был полураскрыт, видны были крепкие ровные зубы. Одна рука девушки свесилась с кровати, и Петр Степанович увидел вчерашние ссадины, изрезавшие грубоватую маленькую ладонь. При виде этих ссадин Пестунов вспомнил женщин, пахавших поле, и подумал, что у них на руках тоже мозоли и ссадины и что сейчас колхозницы не спят, а топят печи и управляются по хозяйству, чтобы пораньше начать пахоту.