Да, молодости свойственна «бритоголовость». Но фашизм — всегда организован. Я же был раздерган и всегда — полярен. Меня кидало от одной крайности к другой. К тому же, — вы будете смеяться — во мне была совесть. Был, был в моем море благословенный островок, где скорбел я и плакал…
Так что фашизм не прошел.
Но фюрер зародился. Он и комиссарил в моем подземелье.
(Достойная могла получиться парочка: амур и фюрер).
…я спал, безмятежный, посапывал…и сны мне снились великие!.. сладкие, но грандиозные…
И в это время Господь во гневе вырвал ребро мое. И создал из него плотоядную Самку по подобию моему.
И Бес подскочил и ударил копытом оземь. И оборотилась та Самка в ангелоподобную деву, журчащую, как ручеек…
И сказали мне оба: иди и владей.
И послал я их всех спросонья: и Бога, и Беса и ангелоподобную Самку.
И тогда началось светопреставление и бесовщина. И узрел я ярость Господню. И его тяжелую длань ощутил я на затылке своем. Затрещины сыпались отовсюду: «Ты кого посылаешь, раб! Я тебе устрою небо в алмазах!». И Бес хихикал и потирал ручонки…
Они жарили меня на огне, и опускали в омуты сладкие, и морозили холодом запредельным, и кидали в пустыню бескрайнюю.
Я сопротивлялся, как мог. Пока мой зажаренный, замороженный фюрер не заверещал: «Nain! Nain! Das genugt mir!»
И возжелал я ее безумно и страстно.
И началась шестилетняя казнь моя…
Main Kampf.
Зона строгого режима.
Дважды я совершал побег… Через колючую проволоку, «запретку», в леса… Я гнался за собой с собаками… я нагонял… я рвал себя на части…
Но и разорванный я сопротивлялся… я уползал в леса зализывать раны… Я жил там по году… Но другой мир — цивильный, фартовый — к себе не пускал. Я был опасным преступником. Бунтовщиком. Такой ему был не нужен. И я возвращался в зону. Добровольно. И мне накидывали новый срок. А там вновь и вновь, как о манне небесной, я мечтал о свободе…
Да власть ее была абсолютной. Но власть та была миражом. Помотай головой, вдохни побольше свежего воздуха, открой пошире окна-глаза… И все исчезнет! Или съезди в какой-нибудь Ленинград… смени обстановку… заведи любовницу…
Я всё время куда-то убегал… Все где-то прятался! Какая-то рефлекторно-паникерская жизнь. То пить начнешь, то курить бросишь и спортом займешься… то под холодный душ лезешь, то возьмешь, да полоснешь себе руку ножом…
Но луна забралась мне в подкорку и светила холодным сиянием, отражая чей-то свет… Всем светила и никого не согревала…
Ха! Ха-ха-ха… Я умираю от смеха!
Тебе наступили на яйца и спрашивают как бы невзначай: «Как самочувствие, дружок? Ох… что это у нас с глазками?.. Какие у нас печальные глазки…». Тебе медленно, по кусочку отрезают душу тупым ножом и смотрят удивленно: «Тебе неприятно? Неприятно?.. Да?..» И ты, дурак, терпишь. Корчишься — и терпишь. Надуваешься — и терпишь. «Ничего, ничего — говоришь ты — в этом что-то есть…»
Ты — безумец — копаешься в своем чувстве с таким живым интересом, так искренне думаешь, что где-то ошибся… Ты пытаешься начать все сначала… Ты выбираешь тактику: «Чем меньше женщину мы любим…» и все такое… Ты не звонишь ей неделями, месяцами… а потом вдруг позвонишь… и вслушиваешься в оттенки ее интонации… ты ищешь подтекст… ты начинаешь верить в Судьбу, магию чисел… ты все что-то подсчитываешь… Ты озвучиваешь ее голос… Как это она сказала: «Ты куда пропал?» Что бы это могло значить? О, ненормальный! Ты ничего никогда не услышишь! И не поймешь! Потому что она — на свободе, а ты в зоне! От тебя прет, как от порохового склада, опасностью…Ты накачан, как тротилом, — фенилэтиламином. Это чувствуется за километр! Ты в электрическом облаке… за тобой тянется шлейф отверженности… Ты болен, товарищ! Смирись… Возьми себе двенадцать проституток и ящик водки… Устрой показательный суд над неверной любовью! Над ускользающим призраком… Пусть ускользает! Ходи римским цезарем… твердой походкой… грудь колесом… Гусем! И шипи… шипи… и пощипывай их за задницы… Ходи и безумствуй! Ходи и развратничай!
Интересную закономерность я вывел лет через двадцать. К каждой моей единственной предполагался довесок в виде тайного воздыхателя. Я его тут же обнаруживал, но молчал, как партизан на допросе. А когда они уходили к ним, я успокаивался: вот и всё. Вот и закончились мои пытки.
В первый раз, в Ялте… она сама мне дала свой паспорт, позабыв об осторожности. Несмотря на все свои прикиды и амбиции, в ней, как и в большинстве баб, жила курица. Хотя, скорее всего, ей было просто плевать на меня…
Читать дальше