Александр Коротенко - Осколки. 12 удивительных ситуаций

Время было к концу работы. Я уже хотел есть. Чувствовал нарастание раздражительности, но терпеливо ждал.

Эрик, видимо, был астматик. Он стоял у стола, над которым были полки и, как я говорил, перебирал футляры с дисками.

Затем замер и через пару секунд достал из левого нагрудного кармана рубашки ингалятор. Сделал несколько глубоких вдохов. Сел в кресло перед столом в ожидании облегчения. И вдруг сполз с него и повалился на пол. Все это произошло довольно неожиданно. Я наклонился над ним. Глаза открыты, но взгляд не фокусируется и бегает в разные стороны. Я встал и толкнул входную дверь. Заперта. Ручка не нажимается. Поискал защелку. Нет. Начал стучать в дверь кулаком и кричать: «Эрику плохо». Никаких реакций. Стал стучать сильнее и кричать, что уже не помню. Но двери-то толстые со звукоизоляцией. Опять наклонился над Эриком. Глаза открыты и не дышит. Попробовал нащупать пульс. Не нашел. Прижал ухо к груди в области сердца, и тут только понял, что в комнате все время присутствует какой-то монотонный звук. Как бы на одной ноте, но тембр очень медленно меняется. Я подошел к столу, надеясь его выключить, но на стойках было столько приборов, что найти источник было нереально. Я опять вернулся к двери и начал стучать. Затем вспомнил о телефоне и, взяв его в руки, увидел на одной из кнопок красный крест. Нажал. Постарался объяснить, что с Эриком и добавил, что не могу открыть дверь. Мне ответили, что так уже бывало с Эриком, и помощь едет. Ну что я еще мог сделать. Сидел в кресле Эрика и смотрел на него. Я был уверен, что он мертв. Хотя обычная солидарная жалость оставляла надежду.

На телефоне загорелась яркая лампочка. Я взял трубку.

– Вы меня слышите? – спросили.

Я ответил.

– В левом углу стола кнопка, нажмите ее, чтобы открыть дверь.

Я сделал это. Дверь открылась. Вошел толстяк и доктор с ассистентом в спецодежде. Доктор тут же наклонился над Эриком, поднял было майку, но тут же ее опустил и, пощупав карман рубашки, надетой сверху, вытащил футляр с диском и, не глядя, протянул его кому-нибудь. Я стоял рядом, взял его и машинально положил в нагрудный карман своей рубашки.

По команде доктора Эрика перенесли на тахту, стоявшую у стены. И после этого, снимая фонендоскоп и поджав губы, доктор очень просто произнес: «Он умер». В дверях стояло много людей, а толстяк объяснял мне, что Эрик не любил, когда к нему заходили без спроса. Стучать было бессмысленно – он чаще всего в наушниках и не услышит. Придумали сигнал, как у глухих, с помощью света и электрический замок с кнопкой у стола. Он еще что-то говорил, но я пошел на выход.

В студию я вернулся, только чтобы рассказать режиссеру о случившемся. Меня отпустили домой и, все еще хромая, я пошел к стоянке автомобилей. Уже дома, переодеваясь, я обнаружил в кармане футляр с диском, и поставил в проигрыватель, думая послушать, пока готовлю есть. Сел с бутылкой пива на стул. И так просидел до ночи, слушая бесцветный и монотонный голос Эрика. Под утро я перенес запись на компьютер, понимая, что диск надо вернуть в студию. А позже уже перенес рассказ Эрика на бумагу, то есть переписал.

В детстве я потерял зрение и родителей, что, на мой взгляд, в этом возрасте одно и то же. Переживаний почти не было, или я их не помню, но тогда я почувствовал сильные изменения вокруг себя. Главной потерей, о которой я тосковал тогда и, наверное, всю свою жизнь, была утрата мягчи. Обрел я его случайно. Еще когда были родители.

Любимым моим занятием было, лежа на кровати, смотреть на горящую лампочку. Красивее я ничего не видел. И вот как-то, переведя взгляд на стену, я увидел переливающийся разными цветами маленький шарик с неправильными краями. Он пульсировал, двигаясь вниз. Я никак не мог задержать его и рассмотреть лучше. Он все время ускользал. Я повторил момент его появления несколько раз и, поняв, что он управляется моими глазами, попробовал его перемещать. Он плавал на фоне стены в моих глазах. Когда я резко переводил взгляд вверх и фиксировал его, боковым зрением я видел, как он медленно всплывает в ту точку, на которой я зафиксировал взгляд. Через некоторое время я попробовал переместить его ближе к себе, и он оказался на ковре, висевшем слева от кровати. Причем ковровые цветы совпали и по цвету и по форме с ним. И только свечение выделяло его. Тогда-то и возникла у меня мысль потрогать его. Он был неуловим. Сколько я ни пытался, он ускользал от моих пальцев.

Не помню уж с какой попытки, но я собрал всю свою волю, задержал взгляд на одной точке так сильно, что слезы подступили, и дал ему успокоиться и остановиться. Медленно, осторожно, но он все же остановился. И в этот момент зыбкого покоя я, из последних сил оставляя свой взгляд неподвижным, медленно и очень осторожно поднял левую руку, обхватил его полукольцом пальцев и так прикоснулся к нему указательным и большим пальцем.