Александр Коротенко: Осколки. 12 удивительных ситуаций

А на прошлой неделе он вдруг подошел к Джойсу и сказал: «Смотри!» Затем сбежал по ступенькам и на лужайке бросил вверх свою курицу. Та, помахав крыльями и пролетев пару метров, естественно, упала. Он к ней. Опять кинул. Все сначала не поняли, а потом увидели, летит! Хью был в шоке. Он ведь не слышал ни разу, чтобы Кай говорил, его считали немым, а тут… Да еще эта курица взлетела, сделала круг в воздухе и села на почтовый ящик у дороги. Так, мало того, опять взлетела и скрылась за деревьями, а через какое-то время прилетела на лужайку перед домом. Конечно все радовались. Только Джойс почему-то заплакал. Кстати, он уже вторую неделю не показывается. А курица летает… тьфу ты, то есть птица эта, будь она неладна.

Я проходил практику на киностудии, готовясь одновременно и к дипломной работе. Никаких особых идей, как я сейчас понимаю, у меня не было. Хотя тогда они казались мне значительными и способными обратить на меня внимание.

Восторженность первых курсов классикой кино покрывалась пояснениями преподавателей, перемешивалась с ними и опускалась куда-то на дно сознания. Постепенно свои собственные выводы где-то терялись и становились неразличимыми с мнениями других. А собственные идеи становились мелкими и тихо умирали.

Действительно, мне нравилось кино, процесс его создания, а надежда на успех и популярность очень привлекали. Кстати, это последнее обстоятельство всю мою последующую жизнь выступало цензором или, если хотите, зеркалом или, точнее, неким субъектом, с реакцией которого я постоянно сверялся. И ошибался, ошибался, ошибался.

Я научился делать хорошее кино, был известным режиссером, но успеха, настоящего, головокружительного успеха, не было. Мне лично, лично мне, сказать было нечего. И я делал из кино аттракцион, как, собственно, большинство моих коллег.

Когда я впервые услышал о человеке, о котором пойдет речь, я даже и не понял, что это собственно человек. Все говорили о каком-то адаптере. Адаптер то, адаптер се. Я подумал – это киношный сленг. Спросить было неудобно. И лишь позже я увидел его – Эрика Адаптера, когда режиссер попросил у помощника:

– Найдите мне Адаптера. – Помощник сказал, что его нечего искать. Он всегда у себя.

– Позовите.

– Не придет. Вы знаете.

– Хорошо, я лично пойду к нему.

– Не поможет.

– Я его уволю. Просто уволю. – Пауза.

– Ладно. Дайте мне телефон.

– Он не отвечает на звонки.

– Ну и как мне с ним поговорить?

– Только лично.

– Дайте мне бумагу и ручку.

Сидя на раскладном стульчике и положив большой блокнот на колени, режиссер несколько раз начинал что-то писать, зачеркивал, оторвал лист, скомкал его и засунул в карман брюк. Такую совокупность манипуляций он проделал несколько раз, позвал меня и после слов:

– Передай Адаптеру, – вручил сложенный листок.

Не хочу вдаваться в детали, но должен признать, что большую часть времени на съемках я выступал в роли мальчика на побегушках: принеси, положи, убери. Меня, конечно, это раздражало, так как я уже чувствовал себя режиссером, способным, если не поразить сразу, то, по крайней мере, удивить. Или нашуметь. Но я таки нашел способ примирить свой талант с рутиной, которую воспринимал как тернистый и мучительный труд по восхождению. И так, внешне терпеливо, я нес свой крест.

После нескольких шуток и недоуменных гримас мне объяснили, где находится звукозаписывающая студия и, не имея представления о размерах территории, я пошел пешком.

Пожалуй, это была первая моя прогулка по территории киностудии. Коробки павильонов и какие-то технические сооружения, бетон и асфальт производили унылое впечатление безликости. К тому же было довольно жарко. Двигались машины и люди. И все это как-то не вязалось с прекрасным миром эстетики, который создавался и воссоздавался где-то внутри всего этого. Не с первой попытки, но я все же нашел студию и Адаптера. На это последний заметил, что его зовут Эрик. Прозвучало это как шепот с выдохом на первой букве. Он оставил без пожатия мою руку, кивнув на листок, спросил что там. Я пожал плечами. От кого? От режиссера.