Гилберт Адэр - Буэнас ночес, Буэнос-Айрес

— C’est pour chier? [106] C’est pour chier? (фр.) — Тебе что, покакать? — Eh… en fait, oui, — ответил я, стараясь не показать смущения. — Pourquoi tu poses cette question? [107] Pourquoi tu poses cette question? (фр.) — Э-э… ну да. Почему ты задаешь такой вопрос? Матиас схватил мою руку и прижал к своей промежности; я ощутил под джинсами его напряженный член — необыкновенных, прямо-таки гаргантюанских размеров.

— Parce que je vais t’enculer. Tu comprends maintenant? [108] Parce que je vais t’enculer. Tu comprends maintenant? (фр.) — Потому что я собираюсь тебя трахнуть. Теперь понял? Он протянул ко мне руку и неожиданно погладил меня по подбородку.

— Mais comment? Tu es imberbe? [109] Mais comment? Tu es imberbe? (фр.) — Как это? Ты безбородый?

— Imberbe? — переспросил я. Слово было мне незнакомо.

— Безбородый, — пояснил он по-английски с ужасным акцентом. — Ты не бреешься?

Я покраснел:

— Дважды в неделю. Я же блондин. Щетина не сразу становится заметна.

Матиас еще раз погладил меня по подбородку.

— Мне это нравится, — сказал он без улыбки.

Уборная оказалась типа «дыра в полу». Присев над ней, я задумался. Мне еще никогда не приходилось заниматься содомией, и перспектива оказаться пронзенным огромным членом Матиаса — как я себе представлял, это должно было оказаться чем-то вроде харакири сзади, — уже заставляла мой собственный съежившийся член сигнализировать мне о недомогании в ожидании того, что нас с ним ожидало. Я принял решение. Не спустив воду в уборной — Матиас из своей комнаты наверняка услышал бы шум льющейся воды, — я на цыпочках пересек площадку и спустился по лестнице; только уже собравшись выйти на улицу, я вспомнил о клятве, которую себе дал.

Если я сейчас смоюсь, я должен буду признать это еще одним из своих сексуальных провалов (пусть до сих пор я ни от кого еще не сбегал). Нет, сказал я себе, тот новый человек, которым я стал, не может такого допустить. В следующий момент я закрыл входную дверь изнутри, прокрался наверх и явился к Матиасу, как будто ничего не случилось.

Глядя на меня с подозрительностью, которой я уже начинал побаиваться, он сразу же спросил:

— Qu’est-ce qui t’a pris si longtemps [110] Qu’est-ce qui t’a pris si longtemps (фр.) — Что ты делал там так долго? — Oh, tu sais… [111] Да так… — пробормотал я, закрывая за собой дверь.

Матиас несколько секунд мрачно раз-мышлял, потом довольно оскорбительно бросил:

— En fait, c’est mieux comme ca. J’aime pas les culs sales, moi. [112] Здесь: En fait, c’est mieux comme ca. J’aime pas les culs sales, moi (фр.) — Ладно, сойдет. Я люблю грязные задницы.

Он воспользовался моей задницей, как и обещал. Обработка была методичной, резкой и неприятной, без всякой смазки, весьма безрадостной для меня, но именно такой, как хотел Матиас.

Для начала дырка между моими ягодицами и не подумала как по волшебству распахнуться, какятого ожидал; напротив, она выбрала именно этот момент, чтобы накрепко закрыться, и Матиасу пришлось использовать свой вспухший, красный с синими жилами член как таран, чтобы проникнуть в мой темный потайной грот. От причиненной вторжением боли у меня на глаза навернулись горячие соленые слезы. Я попытался охнуть и даже закричать, но мое горло не издало ни звука, кроме слабого еле слышного покряхтывания. Уткнувшись лицом в подушку, я подумал — Матиас как раз вогнал в меня свой меч по самую рукоять, — подумал, как школьник, давящийся дымом от первой сигареты: «И это считается удовольствием?»

И все же через час, когда я раскорякой, как кривоногий комик в каком-то старом черно-белом вестерне, вышел на улицу, боясь даже представить себе, во что превратилась моя несчастная задница, я в первый раз на личном опыте испытал то, о чем только теоретически разглагольствовал раньше: сущность гомосексуального акта, по крайней мере одной из его разновидностей, заключается в его чрезвычайной мужественности, обостренной мужественности, мужественности в квадрате, в кубе, напряженной и зверской, мужественности супермена, который прячется в каждом Кларке Кенте. [113] Кларк Кент — скромный и незадачливый журналист, под видом которого скрывается Супермен — один из самых знаменитых персонажей комиксов и фильмов. Которая пряталась и во мне, читатель, да, даже во мне.

Вот с тех пор и началось мое систематическое исследование всего, что город мог предложить не слишком привередливому гею с нездоровым воображением и здоровым телом. Ничто не было слишком грязным для меня, ничто не представлялось слишком рискованным; ни один любовник не оказывался слишком брутальным или слишком жеманным, слишком босхианским [114] Иероним Босх — нидерландский живописец, в картинах которого причудливо соединяются черты средневековой фантастики, фольклора, реалистические тенденции. или хоть в чем-нибудь «слишком». Я приобрел сезонный билет на гейский секс и был намерен воспользоваться им до последнего пенни.