Дуглас Коупленд - Generation Икс

– Людвиг, – заорал он, – ах ты подлый пес, ах ты…

Но Эдвард не успел развить свою мысль, поскольку Людвиг магически и (поверьте мне) неожиданно из пылкой, любвеобильной забавной мочалки с радостно дергающимся куцым хвостиком превратился в разъяренного, черного с черной же пастью ротвейлера, который бросился на Эдварда и, вцепившись ему в горло, едва не задел яремную вену, – Эдвард в ужасе отпрянул. Затем новый Людвиг-Цербер, брызгая пеной и слюной, с отчаянным, леденящим душу воем дюжины собак, попавших под грузовик на шоссе, нацелился на хозяйскую голень.

РАК ОТ ПЕРВОЙ СИГАРЕТЫ (гиперкарма):

глубоко укоренившееся убеждение в том, что наказание почему-то всегда тяжелее преступления: озоновые дыры – за пользование холодильником.

Эдвард судорожно водрузился на лестницу и воззвал к миссис Йорк, которую – так угодно было судьбе – заметил в окно. В светлом парике и купальном халате она вскакивала в маленькую красную спортивную машину профессионального теннисиста, навсегда забыв об Эдварде. Надо отдать ей должное – в театральном свете нового темного неба, раскаленного и лишенного озона, ничуть не похожего на осеннее небо Шотландии, она выглядела сногсшибательно.

Да уж.

Бедный Эдвард.

Он оказался в ловушке и мог лишь кататься на лестнице туда и обратно вдоль шкафов. Жизнь в его когда-то утонченной обители превратилась в кошмар. Он не доставал до кондиционера и воздух стал спертым, зловонным, калькуттским. Понятно, что с уходом мисс Йорк исчезли и коктейли, способные сделать ситуацию терпимой.

ПАССИВНЫЙ САДИЗМ:

непреодолимая тяга поглазеть на жертву катастрофы или несчастного случая.

Между тем Эдвард, бесцеремонно достававший том за томом, чтобы запустить ими в Людвига, пытался не подпускать к себе чудовище, клыки которого были нацелены на бледные дрожащие пальцы его ног. Эдварда облепили насекомые, мирно жившие за книгами, а теперь потревоженные. Они ползали по рукам. Книги, брошенные в Людвига, как ни в чем ни бывало отскакивали от его спины, зато на ковер сыпались перечного цвета насекомые; там их настигал длинный розовый язык Людвига.

Положение Эдварда было ужасно.

Выход был один – под яростный заливистый вой атакующего Людвига покинуть комнату. Эдвард, затаив дыхание, открыл тяжелые дубовые двери – железистый вкус адреналина гальванизировал его язык – и в страхе, смешанном с грустью, впервые, кажется, за вечность, покинул свое пристанище.

Вечность на самом деле равнялась десяти годам, и то, что увидел Эдвард за дверями, поразило его. Все это время, что он провел в одиночестве в своей комнатке, остальное человечество занималось созиданием чего-то другого – масштабный город, построенный не из слов, а из взаимоотношений. Это был мерцающий безграничный Нью-Йорк, созданный из губной помады, артиллерийских гильз, свадебных тортов и картонных вкладышей для сложенных сорочек; город, построенный из железа, папье-маше и игральных карт; отвратительный/прекрасный мир, отделанный угарным газом, сосульками и лозами бугенвиллей. Его бульвары были бесформенны, суматошны, безумны. Повсюду скрывались мышеловки, триффиды и черные дыры. Но, несмотря на гипнотизирующее безумие города, Эдвард заметил, что его многочисленные обитатели передвигались по городу с легкомыслием и доверчивостью, не беспокоясь о том, что за каждым углом их может ждать кремовый торт, брошенный клоуном, или направленный в коленную чашечку выстрел «Красных Бригад», или поцелуй восхитительной кинозвезды Софи Лорен. И спрашивать дорогу – бесполезно. Когда он обратился к одному из жителей с вопросом, где можно купить карту, тот посмотрел на Эдварда как на сумасшедшего и с криком убежал.

Эдварду пришлось признать, что в Большом Городе он подобен деревенскому мужлану. Он понял, что после десятилетнего заточения ему придется изучить здесь буквально все, и эта перспектива его пугала. Но так же, как деревенские дают себе клятву добиться успеха в новом городе, надеясь, что им поможет в этом их свежий взгляд на вещи, подобным образом поклялся и Эдвард.

И пообещал себе, что как только займет свое место в этом мире (не обварившись насмерть в его многочисленных фонтанах кипящего парфюма и не изувечившись под бесчисленными фурами с изображениями злющих мультипликационных куриц на бортах, которые ездят по улицам города), то построит самую высокую башню. Эта серебряная башня будет служить маяком для всех путников, прибывающих в город с опозданием, как и он. А наверху будет терраса с баром. В этом баре, мечтал Эдвард, он будет делать три вещи: готовить коктейли с томатным соком и ломтиками лимона, исполнять джаз на пианино, оклеенном цинковыми пластинами и фотографиями забытых поп-звезд, а в маленьком розовом ларьке в глубине, возле туалетов, будет продавать (среди прочего) географические карты.