Павел Тетерский - Клон-кадр

О друзьях: позднее друзья начинают перезваниваться раз в месяц, потом — раз в полгода, а потом вдруг каждый из них обнаруживает, что необходимость поддерживать отношения ради доброго дружеского имиджа его тяготит. Тогда звонки вообще прекращаются — по общей (с обеих сторон) и молчаливой договоренности.

Но: у нас с ней до этого пока не дошло. Может, потому, что мы еще не успели остыть друг от друга. Все-таки времени со встречи втроем (в летнем кафе) прошло не так уж много. Да и потом бывшая жена и бывшие друзья — разные вещи. Как известно, они противоречат друг другу в настоящем времени — так почему же они должны быть идентичными в прошедшем. В общем, мы исправно созванивались раз в две недели, затрагивая поверхностные темы и не вдаваясь в подробности, так или иначе могущие затронуть наши прошлые взаимоотношения. Именно поэтому я ничего не знал о «жуке»: мы очень часто говорили о нем, когда были вместе (она — просила, хоть и теоретически, я — еще более теоретически обещал «как-нибудь, когда скопим», зная, что не скоплю), — поэтому «жук» был именно из числа тех самых подробностей, в которые мы не вдавались.

Мы созванивались, но не встречались. Хотя лично я всегда знал, что встретимся (она: подозреваю, что тоже): это один из законов совместного проживания в Большом (маленьком) Городе.

Характерное наблюдение: она остановилась только из-за меня. Специально. Я хочу сказать: у нее не было здесь никаких дел, она просто проезжала мимо и заметила мое похожее на промокшую штакетину тело. Не знаю, остановился бы я в такой ситуации. Предположение навскидку: скорее всего нет.

То, что мы обнялись — не так, конечно, как тогда после летнего кафе, но достаточно тепло, — произошло как-то само по себе. Я имею в виду: честно. Так, что после этого я уже не мог сослаться на неотложные дела и, отрыгнув в пространство пару беспонтовых дежурных словосочетаний, двинуться дальше по своей программе. Эти объятия имели смысл, хотел я этого или нет. Они к чему-то обязывали.

— Боже мой! — Это были ее первые слова. — Боже мой, вот это да. Что с тобой сделали?

Я достал из кармана «LD», размял (зачем-то), закурил. Встал рядом — отойдя на пару метров от основного потока пешеходов, чтобы никому не мешать. Еще одно добровольно взятое обязательство.

Если честно: я хотел отрыгнуть в пространство пару беспонтовых дежурных словосочетаний и двинуться дальше по своей программе. Ни к чему хорошему эта встреча привести не могла. Такая вот штука.

Хотел, но не стал. Она всегда действовала на меня именно так: при ней я не мог делать то, что хотел. Никогда.

— Я ездил во Владикавказ, — выдохнул я вместе с дерьмовым дешевым дымом. — На выезд. Со свинохвостыми уродцами. А на обратном пути мы пили контрабандный спирт. Им можно отравиться, но я не отравился. И никто не отравился.

Жена Ролана Факинберга смотрела на меня снизу вверх, и я не мог, не хотел, просто не решался спрыгнуть. Не мог себе позволить. Один раз я уже спрыгнул. Такие вещи повторять нельзя.

— Все дерешься?

— Я дерусь очень редко. Когда я рассказывал, что я дерусь часто, я попросту врал. Даже тебе. А на самом деле я всегда дрался редко. Чаще, чем среднестатистический околотеливизорный даун, но гораздо меньше, чем среднестатистический футбольный хулиганчик старшего школьного возраста. Просто для тебя даже это всегда было непривычно. Казалось чем-то таким, экстремальным.

— Знаю, знаю… ты мне говорил.

Первая причина никогда не встречаться с бывшими женами: рано или поздно (а скорее всего очень рано, прямо не отходя от кассы) вы начнете вспоминать/выяснять/перемалывать/раскладывать по полочкам ваши экс-отношения. Забавно.

Мы: пока только вспомнили. Первая стадия.

Дальнейшие действия жены Ролана Факинберга: она взяла меня за локоть (возле забинтованного пореза) и погладила по руке.

— Клон, милый. Не ожесточайся, пожалуйста. Я знаю, что не имею права тебя об этом просить, но: не становись злым.

Так происходит всегда, когда вы подпускаете их слишком близко. Девичье видение мира. Не ожесточайся. Согласен, конечно, мир-дружба-жвачка, но как объяснить им, что мягкотелость и пацифизм — именно то, что их же самих и отталкивает. И что очень легко быть доброй, когда все дерьмо за тебя разгребает глава семьи ака мужчина. Именно он выживает из игры конкурентов, чтобы принести в семейную казну как можно больше денег (это если говорить о цивилизованной и узаконенной жестокости) или отгоняет от слабой половинки обдолбанных гопников во время случайной встречи на летнем променаде в местечковом парке общественного пользования. Нет уж, куда там. Когда для семьи — это нормально, а когда для себя самого — это криминал и ожесточение.