Чарли Уильямс: Сигареты и пиво

Нобби убирает руки от головы. Он смотрит на меня и все понимает. Я продолжаю щелкать, а он встает на ноги, и на еблище у него появляется ухмылка, становятся видны его щербатые зубы, поэтому ухмылка напоминает большой покоцанный банан. На нем футболка и белые носки с синими полосками, а больше ни хуя. Но его это не парит. И ухмылка превращается во что-то еще менее приятное. Чесе говоря, и до того было не сильно приятно, но теперь выражение лица стало каким-то совсем паскудным. Он смотрит на меня, берет бутылку и разбивает ее об стойку. Судя по запаху, перно.

Когда моя Сэл еще бухала, она любила перно.

Я уже говорил, что выражение на лице у него было паскудное. Но дело не только в этом. Он не знает, что делать. Глаза у него блестят и кадык ходит вверх-вниз, как будто он пытается не заплакать.

— Ты, блядь, убил Дубину, — тихо говорит он, поднимая разбитую бутылку из-под перно над головой.

— Ну да, — говорю я. Он подходит ближе. Я нажимаю на курок. Пуля не вылетает.

— Ну да, но…

Он перепрыгивает через стойку. Ни хуя бы не подумал, что ему это удастся, но ему удается, он даже бутылку не роняет. Я разворачиваюсь и начинаю съебываться. Его я не боюсь, но розочка меня ни хуя не радует. Я видел достаточно битого стекла, чтобы знать, че с ним и как, и мне это ни хуя не надо. Так что я бегу к главному входу, по дороге хватаю стул и кидаю в него.

Я промахиваюсь, но это ничего, стульев еще много. Краем глаза я вижу, как появляется Ник, видимо, проверить, че за херня творится. Он что-то говорит, но ни я, ни Нобби его не слушаем. Мы с Нобом играем в свою игру, никто больше в ней не участвует. Нобби стоит в шести ярдах от меня, расставив ноги, держит перед собой розочку и покачивается из стороны в сторону. Я кидаю еще один стул, но Нобби без проблем уворачивается. У меня в руке по-прежнему волына, так что я кидаю ее. Она летит быстрее, но Нобби все равно уворачивается. Я лезу в карман за разводным ключом. Но его там нет. Он держит заднюю дверь.

Нобби подходит ближе, вид у него паскудный и слегонца грустный. Но паскуднее всего выглядит розочка у него в руке. Я беру еще один стул и выставляю перед собой, как будто он лев, а я не хочу, чтобы меня сожрали. Но эти стулья до хуя тяжелые, и у меня начинают болеть руки.

Я кидаю стул и забираюсь на сцену.

Он подскакивает ко мне и тычет бутылкой в мою многострадальную ногу.

— Ааа, — говорю я. Потому что зацепил он меня весьма нехуево. Честно говоря, как-то вся ситуация ни хуя не радостно выглядит. Я нахожу на сцене еще несколько стульев и продолжаю кидаться ими в него. Потому что надо же что-то делать. Может, они его и не ударят, но хотя бы остановят ненадолго. Мона по-прежнему лежит между нами, но мне не до нее.

Осталось только два стула, и я притормаживаю, у меня руки дрожат. Я бросаюсь, чтобы схватить стул, но тут что-то со всей дури меня ебошит. Ебаный стул. Нобби тоже кинул в меня стулом и попал, повезло мудаку. Это нечестно, думаю я, падая на пол. Он тоже забрался на сцену, я валяюсь на полу, совершенно измочаленный, а надо мной стоит стол, как большой щит. Но потом мой щит исчезает, Нобби ногой отшвыривает его в сторону. Он нависает надо мной, сжимая в руке разбитую бутылку из-под перно и хмурится.

Я сижу на полу, раскрыв рот и протягиваю вперед руки, ладонями вверх.

Он бросается на меня и хватает меня за руки. Я думаю про Финни, запертого в подсобке.

— Сосиски, — говорю я.

Нобби хмурится еще больше и спрашивает: — Че?

— Бабах, — говорит кто-то еще.

Но никто этого не говорит, это настоящий бабах, как будто из пистолета выстрелили. Нобби харкает кровью и роняет розочку. Потом он подыхает.

Я сбрасываю его с себя и смотрю на него. Между лопатками у него дыра, огромная, как если бы лошадь полчаса на снег ссала.

— Блядство, — говорит Ник Как-его-там, который держит в руках пистолет. Длинный пистолет с длинным дулом, ковбойский, я его видел в прошлый раз.

— Блядство блядское.

Много лет назад, когда я был молодым сопливым репортером, который безуспешно пытался отрастить усы, наш отдел местных новостей получил сигнал, что у какого-то мальчишки проблемы с полицией или что-то вроде того. Вообще, если задуматься, не так уж я был и молод, но у меня была простуда, так что насчет сопливости я не соврал.

В конце концов выяснилось, что проблем у этого мальчишки не было. Его отец напился, упал с лестницы и разбился насмерть, оставив ребенка сиротой. Я написал об этом и пошел в паб. И вертя в руках стакан с пивом, я размышлял об этом сигнале и о том, почему я сразу подумал, что речь идет о неприятностях. Конечно, может, я и циничен, но все равно, не за каждым несчастным случаем мне мерещится злой умысел. Так почему же мне так показалось в этот раз? И я скажу, почему: все дело в имени этого мальчишки. Что-то в его имени подсказывало, что дело тут нечисто и по-другому быть не может.