Хилари Рафаэль - Я люблю Будду

— джентльмены, могу я представить вам наших дам? — жилка на виске хавьера билась в такт с его трепещущим голосом, кто-то из гостей буркнул что-то похожее на “да, конечно”, даже не взглянув в его сторону. — двоих будет достаточно, джентльмены? — режиссер только кивает и издает звук, похожий на приглушенное рычание. — тётто маттэ, джентльмены.

мысли хавьера в “порядке поступления” [переведенные на нормальный английский для облегчения понимания]: хорошо бы, чтобы эти двое стали тут регулярными посетителями, да я бы лично им отсосал, если бы они намекнули, что им это надо, хотя нет. не стал бы отсасывать, у меня все же есть своя гордость, приведу им тиффани и анжелику. эти девочки, надо признать, умеют произвести впечатление, хотя на самом деле, они те еще стервы, такие наглые, просто ужас, надеюсь, они их раскрутят на ужин, сасими там, все дела, американец наверняка даст чаевые, наличными, эта сучка тиффани, она всегда умудряется набить карман, так, мне нужна сигарета, и желательно с крэком, тиффани их называет курительными палками радости, остроумно, да. мне это нравится: палки радости, она иногда бывает такой забавной, а анжелика уже малость подвяла. но это заметно только при свете дня. пойду, что ли, пописаю, да. где эта хорватская шлюха?

он нашел анжелику в компании банкиров из осаки и благоговейно примолкших/испуганных/скучающих хостесс. она оживленно рассказывала о своей недавней (возможно, вымышленной) поездке в киото на экскурсию “осенние листья”, хавьер рассыпался в извинениях и забрал анжелику, а вместо нее посадил хостесс-японку в элегантном розовом костюме и поддерживающем бюстгальтере с поролоновыми прокладками, тиффани сидела с каким-то канадским банкиром, когда хавьер выплыл из темноты и подошел к их столику, они оба внимательно изучали развернутые салфетки, разложенные на столе, тиффани чертила на них замысловатую схему руководящей иерархии японского министерства финансов, хавьер постучал ее по плечу, что-то шепнул ей на ухо и извинился перед слегка растерявшимся банкиром, который замечательно проводил время, прежде чем уйти, тиффани заговорщески склонилась к канадцу и, одобряюще сжав его руку чуть выше локтя, сказала: ‹схему можете оставить себе, основные положения макробиотики я объясню в следующий раз. увидимся.›

он обрел утешение (слабое утешение, замечу в скобках) с грудастой бывшей чирледи из Ванкувера — вот такое забавное совпадение.

анжелика с тиффани вошли в верхний зал, словно олицетворение разнообразия женского очарования и обольщения, одна — высокая, статная; другая — миниатюрная, одна — шатенка, другая — платиновая блондинка, одна — смесь кровей, другая — гипер-европейка. они ворвались в угловую кабинку, словно пленительный вихрь их тонких запястий, покачивающихся бедер, изящных шей, стройных ног. они представились, как и положено, на двух языках, уселись за столик напротив друг друга, их взгляды встретились, и едкие, колкие мысли — все, что одна думала о другой — пришли, словно одновременный оргазм, анжелика подумала: “ага, наша религиозная психбольная. может быть, если мне повезет, я сподоблюсь морального поучения, а йотом меня погладят по головке и дадут толстый косяк”. ХИЁКО подумала просто ‹красивая посредствснность›, и еще через секунду ‹она, наверное, хорошо трахается›

.

тиффани начала со своего наработанного приема гомоэротиче-ой солидарности для создания хорошего настроения. ‹анжелика годня — не человек, она нежный цветок, какой цветок, как вы думаете?› она словно бросила анжелику — рыбу — в воду, миниатюр-ая женщина рассмеялась и прикрыла ладонью рот, демонстрируя безупречный маникюр (ногти были накрашены матовым розово-бежевым лаком).

— тиффани, прекрати, я тебя очень прошу!

ее смех был действительно очаровательным, а не приторно-сахарным, как можно было бы подумать, у американского гостя слегка дрогнула челюсть, когда он сказал:

— она — лилия.

— вы меня прямо смущаете, ну какая я лилия? я — сорняк. ‹гм, а что? может быть, какой-нибудь полевой цветок.› кинорежиссер подмигнул тиффани, а потом пристально посмотрел на анжелику, буквально пронзил ее взглядом, и на секунду она притворилась трепещущей бабочкой, наколотой на булавку, а он решительно заявил:

— андзярику — это цветок апельсинового дерева: простой, изящный и скромный, но по ночам его запах пьянит, кружит голову.

‹если мне будет позволено высказать свое мнение…› она наклонила голову и исподлобья взглянула на режиссера, поймав его взгляд, она больше не обращала внимания на американца, который, вполне очевидно, не владел искусством изысканной и утонченной беседы и, может быть, даже считал ее скучной.