Хилари Рафаэль - Я люблю Будду

первый день первого месяца настает с тихим, неброским изяществом, укрытый тончайшей вуалью снега, дрожит в предвкушении холодов. ХИЁКО становится жалко всех деревенских старух с сожженными солнцем лицами и согбенными спинами — старых женщин, которые сегодня умрут так банально, подавившись кусочком моти. она собиралась пойти на экскурсию в императорский дворец, но новогодняя вечеринка вчера затянулась, и она проспала, ее цифровой будильник пищал шесть часов кряду, словно какой-то высокотехнологичный медицинский прибор, она встает со своего футона, проходит всю комнату в три больших пружинящих шага и выходит на балкон, совсем-совсем голая, за исключением временной татуировки в виде красного с синем дракона, что покрывает всю спину.

возможно, ее самое забавное воспоминание о вечере накануне (у нее есть привычка делить свои переживания на ‹забавные› и ‹скучные›, просто для удобства, и еще потому, что диаметральные противопоставления радуют сердце всякого прирожденного лидера): как она сбросила свое черное резиновое пальто, облегающее фигуру, и предстала перед собравшимися в платье с открытой спиной, чтобы все видели татуировку, она только успела поднести чашечку с сакэ к губам, которые были как жидкая ртуть с шампанским, когда к ней подвалила эта живая карикатура на якудзу из “менеджеров среднего звена”, он схватил ее за правую грудь (демонстрируя тщательное внимание к деталям, потому что правая грудь у нее чуть крупнее левой, и сосок на ней более возбудим) и потребовал в безупречной манере якудзы, так что ей захотелось справиться по якудза-японскому словарю, все ли она правильно поняла, чтобы она выпила с ним и пожелала ему удачи. ‹ладно›, сказала она улыбнувшись, ‹ЧИН, ЧИН!› [обратите внимание: в данном случае было бы уместнее сказать “капмай”, что означает “до дна”, поскольку в японском “чин-чин” звучит как непреднамеренная отсылка к мужскому половому члену, безусловно ХИЁКО, при всей своей внутренней утонченности, имела в виду именно эту вульгарную игру слов.] они с этим напыщенным джентльменом выпили по чашке сакэ (не сказав даже “итадакимас”. в этом я абсолютно уверена), а потом прикончили всю бутылку, профессия хостесс довела ее сопротивляемость к алкоголю до уровня сибирских нефтяников на буровой и ушедших на пенсию авиадиспетчеров, так что она даже не захмелела, поэтому следующую ее реплику никак нельзя отнести на счет количества выпитого: [в приблизительном переводе] “как я понимаю, якудзы делают татуировку на спине, чтобы развлечь босса, который пялит их в жопу, да?” он, с другой стороны, был изрядно нажравшись, и вообще, видимо, был человеком ранимым, тем более — в общении с татуированной припанкованной девочкой из порно-видео, которая вставляет в речь откровенно мужские словечки, что ощутимо замедлило его реакцию, он смотрел прямо перед собой, в полном оцепенении, сфокусировав взгляд на некоей точке у нее за спиной, где-то в районе дзенской композиции из цветов, которая с того места, где он стоял, безусловно, смотрелась как ореол из искрящихся росой стеблей, вырастающих у нее из головы, я не берусь утверждать, но, может быть, именно этот застывший взгляд и подтолкнул ее к тому, чтобы доставить ему удовольствие, а, может, ей просто хотелось развеять скуку, но как бы там ни было, она не пыталась загладить грубость — в этом можете не сомневаться, она грациозно опустилась на колени, следя за тем, чтобы подогнуть ноги строго симметрично, расстегнула ширинку у него на брюках, достала его гангстерский член (тут, наверное, нужны пояснения, гангстерский член: чуть больше среднестатистического мужского члена, с сильно выпирающими венами, при эрекции дерзко торчит, выгибаясь дугой вперед, брюки: чуть присборенная линия талии, штанины расширены книзу, блестящий, но не лоснящийся материал цвета индиго, цвета парадной одежды придворных хэйанского периода) и стала отсасывать, что заметно оживило вечеринку, как это бывает, когда кто-нибудь затевает игру в слова или предлагает раскуриться травой, если она пыталась приобщиться к пределу — а такое намерение у нее, безусловно, было, — ее должно было взбесить, что мужик кончил уже через сорок пять секунд, и даже во всеуслышание объявил о своем оргазме, словно вежливая секретарша, и испустил так мало спермы, что ее еле-еле хватило, чтобы наполнить одну чашечку для сакэ. о чем ХИЁКО узнала, выплюнув эту самую сперму в ближайшую чашку, якудза-сан сделался настолько ручным, что даже не стал возражать, когда она попросила его раздеться и показать ей его собственную татуировку, он снял синий пиджак, снял черную рубашку без воротника (надо думать, он долго тренировался вот так манерно и ловко расстегивать золотые запонки), и вот он, во всей красе: огромный, ужасного вида дракон с глазами маньяка-убийцы, словно одержимый духами всех озлобленных, неотомщенных покойников, и в том числе — духом дяди юкио, который насмерть замерз в морозильной камере, куда его запер муж его любовницы, судя по выражению лица ХИЁКО: радость от возвращения домой, плюс возбуждение, плюс эстетическое удовольствие, — можно с полной уверенностью сказать, что она получила именно то, что хотела с начала вечера, она строго велела ему не дрожать (в комнате было прохладно), она держала его, как раскрытую книгу, за плечи, и смотрела прямо в глаза дракона, который был весь — словно только что спряденный шелк, она умела входить в медитативный транс при любых условиях, поэтому шумная праздничная вечеринка совсем не мешала ее телепатическому общению с собратом-зверем, она пожелала дракону благоприятного нового года, конечно, она понимала, как понимаем все мы, что это слишком банальное пожелание для такого мифического существа, но потом рассудила, что это японский дракон, и нужно все делать так, как принято в японии. и он ответил ей очень ясно, не прищурив своих огромных выпученных глаз: ‹ТЫ, ВЕРХОВНАЯ НЕОГЕЙША, РОДИЛАСЬ В ГОД ДРАКОНА. ГОД, КОТОРЫЙ НАЧНЕТСЯ В ПОЛНОЧЬ — ЭТО ТВОЙ ГОД. ГОД, КОТОРЫЙ ПРОЙДЕТ ПОД ЗНАКОМ НЕОГЕЙШИ.›