Чарльз Буковски - Фактотум

— Зато есть вино. Предлагаю открыть бутылку.

Делать было действительно нечего. Кроме как пить вино и заниматься любовью.

Мы ели все, что находилось съедобного. По ночам мы ходили по улицам и тырили сигареты с приборных досок и из «бардачков» припаркованных у тротуара машин.

— Хочешь, я напеку оладий? — спросила Джан.

— Я уже смотреть не могу на оладьи.

У нас не было ни масла, ни жира, так что Джан пекла оладьи на сухой сковородке. И тесто было совсем не такое, какое требуется для оладий. Просто мука, смешанная с водой. Оладьи, которые делала Джан, получались сухими и жесткими. То есть по-настоящему жесткими.

— И вот что я за человек?! — размышлял я вслух. — Папа ведь предупреждал, что я именно этим и кончу!

Разумеется, я могу выйти из дома и добыть нам поесть. И я выйду из дома и добуду поесть. Вот прямо сейчас и пойду. Но сначала мне надо выпить.

Я налил себе полный стакан портвейна. На редкость мерзкое пойло. Когда вливаешь в себя эту гадость, лучше вообще не думать о том, что ты пьешь, — иначе сразу стошнит. Я все время проигрывал в голове совершенно другую сцену — вроде как крутил фильм в своем внутреннем кинотеатре. Я думал о старом шотландском замке, заросшем мхом: подъемные мосты, ров с чистой водой, деревья, синее небо, кучевые облака. Или о сексапильной барышне, которая медленно надевает шелковые чулки. В тот раз я поставил кино про чулки.

Я осушил стакан залпом.

— Все, я пошел. До свидания, Джан.

— До свидания, Генри.

Я вышел на лестницу, спустился на первый этаж, пробрался на цыпочках мимо квартиры нашего управдома (мы не платили за аренду квартиры уже несколько месяцев) и вышел на улицу. Спустился по склону. Дошел до угла Шестой улицы и Юнион-стрит, повернул на восток. Там был маленький супермаркет. Я прошел мимо него, потом развернулся и подошел к магазину с другой стороны. Ящики с овощами были выставлены на улицу. Чего там только не было! Огурцы, помидоры, апельсины, грейпфруты и ананасы. Я стоял и смотрел на все это великолепие. Потом заглянул внутрь. Продавец — старикан в белом переднике — был занят с покупательницей. Я схватил огурец, сунул в карман и направился восвояси. Я не прошел и пятнадцати шагов, как у меня за спиной раздался возмущенный крик:

— Эй, мистер! МИСТЕР! Сейчас же вернитесь и положите на место этот ОГУРЕЦ, иначе я позвоню в ПОЛИЦИЮ! Если не хотите сесть в ТЮРЬМУ, сейчас же верните ОГУРЕЦ на место!

Я развернулся и неторопливо пошел обратно. На улице были прохожие, человека четыре. Они с любопытством смотрели на меня. Я достал из кармана огурец и положил его в ящик к другим огурцам. Потом я вернулся домой. Поднялся на четвертый этаж, открыл дверь. Джан посмотрела на меня поверх стакана.

— Я законченный неудачник, — объявил я с порога. — Я не смог даже украсть огурец.

— Ничего страшного.

— Ладно, делай оладьи.

Я взял бутылку портвейна и налил себе полный стакан.

…я ехал через пустыню Сахара верхом на верблюде. У меня был большой нос, напоминавший орлиный клюв, и все же я был чертовски хорош собой. Да. В своих белых свободных одеждах я был красив и отважен. Я не знал, что такое страх. Я умел убивать и не раз убивал. У меня на поясе висела большая сабля, изогнутая полумесяцем. Я направлялся к шатру, где меня дожидалась четырнадцатилетняя прелестная дева, одаренная великой мудростью и нетронутой девственной плевой. Она дожидалась меня, изнемогая от страсти, на толстом персидском ковре…

Портвейн обжег горло, обрушился в желудок. Я содрогнулся, приняв в себя порцию яда. Потом почувствовал запах горящей муки, замешенной на воде. И налил еше — и Джан, и себе.

В одну из этих кошмарных ночей закончилась Вторая мировая война. Для меня эта война всегда была чем-то далеким и смутным, почти нереальным. И вот она кончилась. Если раньше, во время войны, было сложно найти работу, то теперь это стало практически невозможно. Я поднимался с утра пораньше и обходил все агентства по найму рабочей силы, начиная с Биржи труда. Обычно я выходил из дома в половине пятого утра, злой и хмурый с похмелья, и возвращался еще до полудня. Я ходил из агентства в агентство, бесконечно и безнадежно. Иногда мне удавалось найти разовую работу на один день — например, разгрузить вагон, — но только после того, как я стал обращаться в частные фирмы по трудоустройству, которые забирали себе треть моей жалкой зарплаты. Поэтому у нас почти не было денег, а долг за аренду квартиры все рос и рос. Но мы продолжали отважно хлестать портвейн, заниматься любовью, ругаться и ждать.