Джон Кинг - Человеческий панк

Ничего подобного. Мы слушали музыку, большинство людей не могло себе позволить дресс-ап, а попрошайничать — вообще не наш метод. Панками были простые ребята. Панк был антимодный, пока журналисты мод и университетские профессора не взяли дело в свои руки, стали создавать имидж группам, забыв про людей, массы, социальный климат того времени. Панк был антимодным.

— Мне как-то попался панковский компакт. Лучшие хиты.

Я наслаждаюсь вкусом консервированных помидоров, сок пропитывает кусок тоста. И что он собирается делать? Придти на могилу было честно, но что теперь? Вот и всё, надгробие и надпись, теперь назад, на первом поезде до Паддингтона?

— Я хочу погулять, посмотреть на место, где рос отец. Почувствовать это место. Когда я жил дома, я часто думал, как это — иметь и мать, и отца. Представлял, какими должны быть мать и отец. Рисовал их образ, чаще всего — лица из телевизора, или из книг, и когда я вернулся к маме, обнаружил, что она красивая женщина, красивая девушка, которую разочарование накрыло в самом начале жизни. У мамы не было фотографии отца. Я не знал, как он выглядел. У тебя есть?

Качаю головой. В обычной жизни такими вещами редко занимаешься. Люди фотографируются, когда вырываются из повседневности. На праздниках, когда кончились трудовые будни, быстрый глоток рая. Выйти на променад, поесть сладких пончиков и попить чая, сходить на ярмарку, поиграть в безумный гольф, покататься на ослике по песку, два раза поесть картошку фри. Нет, мы никогда не фотографировали друг друга, может, нам в те годы не попадал в руки фотик. Не представляю, как мы стоим в пятницу вечером в пабе и позируем для фотографии, или в «Электрик Бол-рум» говорим «чиииз». Может, надо было, но я как-то не заморачивался на этом, даже когда ехал в поезде через Сибирь, работал в Гонконге, путешествовал по Китаю. Я бы с радостью дал Люку фотографию отца. Надо посмотреть, может, у Тони есть. Если у кого есть, так у него. Вроде бы он живёт в Лэнгли. Сто лет его не видел. Не представляю, где старик Доддз, знаю только, он переехал через два месяца после смерти Смайлза, жил со смайлзовой тёткой, пытался что-то для себя решить. Ещё слышал, он уехал на побережье, но Тони потом никогда о нём не говорил. Может, он умер. Они — дядя и дед Люка. Об этом я не подумал. Может, он о них ничего не знает, так что я начал ему объяснять, обрадовался, представив, как все соберутся.

— Да шут с ними, — сказал он стальным голосом. — Я знаю, кто они, но не хочу поднимать шум. Дело в отце.

Есть в этом что-то неправильное, но я решаю пока забить, потом попытаюсь ещё, интересно, что он собирается делать в Брайтоне.

— Я зарабатываю деньги компьютерами, но хочу использовать их для музыки. Они упрощают дело. Можешь делать, что хочешь, уже не нужна студия. Сделай сам в чистом виде. Не надо терять время на пиздёж, объяснять людям, как надо делать.

Говорю ему, есть такой парень, зовут Чарли Пэриш, он в теме. Мы втроём ставим записи. Я отвечаю за панк, старый и новый, Альфонсо работает с реггей. Говорю Люку, ты очень похож на отца, как бы ты ни выглядел. Его глаза распахиваются, похоже, он смутился, но я думаю, он доволен. Он похож на Гари, но чем дольше я смотрю на него, тем больше различий нахожу. Заказываем ещё чая, говорим, пока он не кончается.

— Я заплачу за себя, — говорит он, когда мы встаём уходить, но я говорю, я приглашал. Он настаивает, уважаю его за это.

В конце улицы мы останавливаемся, Люк говорит, что хочет побродить тут, посмотреть, что к чему. У него есть адреса домов мамы и папы. Говорю, что если хочет переночевать под крышей, мой диван к его услугам. Он кивает, говорит, может, придёт. Ещё не решил. Я иду к букмекеру через дорогу, беру бумажку, пишу адрес, телефон, рисую карту. Бегу обратно, отдаю ему. Он кивает. Уже думает о чём-то своём. Снова благодарит и уходит в другую сторону.

Я быстро добрался домой. Пинаю по стоянке коробку из KFC [44] Kentucky Fried Chicken, сеть ресторанов. , кости хрустят на земле, и вот я сижу на диване и жду, в комнате тишина, только ветер бьётся в окна, и шумят машины на автостраде. Внизу прокладывают трубы, в кухне чувствуется дрожь, а потом всё замирает. Столько всего надо было узнать у Люка, надеюсь, ещё представится шанс. У меня всё валится из рук, я могу только сидеть в одиночестве и размышлять о втором шансе.

Люк остаётся на два дня, и я вожу его по окрестностям, показываю достопримечательности, рынок с магазинами домашних животных, мясников за работой, стойки с синтетическими майками и пластмассовыми игрушками, ларёк, где продают старые записи рокабилли. Мы идём через нарядный Квинсмер, где на каждом шагу — ювелирные и обувные магазины, компьютерные супермаркеты и мода центральных улиц, родом из десятиэкранного киноцентра и Девственного Мегамагазина, впаривающего американские блокбастеры и американский гангста рэп, разворачиваемся у Смите и оказываемся в конце центральной улицы, где на перекрестках стоят прикольные пабы и пивняки для бюргеров. Светофоры не работают, и автобусы перекрыли дорогу. Стучат отбойные молотки, и летит песок. Толпа течёт мимо, любопытная молодёжь, а вон бабка в сари тянет ребёнка вперёд, три рябых мужика с мятыми пивными банками. За магазином — лабиринт домов, автостоянок и строек, больница, куда ходят дети, а на центральной улице всё убрано, как те западные городишки в прериях, где на витринах магазина ни пятнышка грязи, и всё похоже на декорации к фильму.