Ричард Хелл - Погнали

– Нет, конечно. И я знаю, как надо себя вести. Я не какой-нибудь… гомофоб или что-то такое. Я бы, может, и сам спал с парнями, будь у меня больше смелости. А, может, когда-нибудь и пересплю… Крисса периодически занимается сексом с женщинами. Мы же не собираемся никого обличать и клеймить. Просто нам интересно, что у вас тут происходит. Мы за все заплатим. И угостим тебя ужином.

– Может быть. Я не знаю. По-моему, это будет почти как предательство – если я приведу двух натуралов, и к тому же, писателей. Мне надо подумать.

– Мы тут ненадолго, через два-три дня уедем. Ты нам не дашь свой телефон? – я достаю записную книжку и ручку. – Мы вот в этом мотеле остановились.

Вырываю из книжки листок и пишу название мотеля и телефоны. Отдаю листочек ему.

– Билли Мад? Ты Билли Мад? Я о тебе слышал.

– Ну да. Я музыкант. Но и немножко писатель. И меня подрядили писать эту книгу.

– Я работаю с четырех до двенадцати. Может быть, встретимся, как я закончу смену. Мне можно звонить на работу, только по-быстрому. Вот мои телефоны: рабочий и домашний. Только я пока ничего не обещаю. Мне надо подумать.

– Хорошо, – я встаю и допиваю свой виски. Крисса тоже встает. – Нам пора, – говорю.

А Крисса говорит:

– Приятно было познакомиться.

– Да, мне тоже. Удачи.

Мы с Криссой выходим из бара.

Мне хорошо. Краткий миг счастья. Я обнимаю Криссу за плечи и говорю:

– Ну вот, работа по-настоящему началась.

Мы идем и смеемся – в баре и вправду смешно получилось, – и в то же время мне как-то странно. Как будто все, что происходит, происходит неспроста.

Мы бродим по городу, просто гуляем – глазеем по сторонам, рассматриваем витрины, – и вдруг, на той стороне улицы, я вижу такую картину: очень красивая девочка, бледная, с длинными рыжими вьющимися волосами – и с огромным живым удавом на плечах. И что самое удивительное: они одного цвета, девушка и змея. Удав – светло кремовый, а узор у него на чешуе – оранжевый с красным отливом. В жизни так не бывает. Это похоже на галлюцинацию. Тем более, что больше никто из прохожих не обращает на них внимания, как будто так и должно быть. Крисса их тоже не видит, и я не тыкаю пальцем в их сторону и не кричу: «Смотри!».

Вскоре мы набредаем на замечательный букинистический магазинчик и зависаем там где-то на час; то есть, я зависаю, а Крисса ждет, когда я закончу возиться с книжками. Возвращаемся за машиной, а машины на месте нет. Ее забрали на штрафную стоянку за парковку в неположенном месте.

Приходится выяснять, где штрафная стоянка, потом тащиться туда, стоять длинную очередь, платить штраф. Когда мы забираем машину, полицейский на выезде спрашивает, из какой я страны.

Уже в мотеле Крисса вдруг спрашивает:

– А ты, правда, хочешь заняться любовью с мужчиной?

Я еще не отошел после виски. Состояние полного нестояния.

– Ну, когда у меня будет немеряно кокаину, и поблизости не окажется ни одной девушки, вот тогда я об этом подумаю… В конце концов, я же люблю и ценю свой член, так почему бы не оценить чей-то еще? Это всего лишь секс… Но, опять же, все зависит от того, с кем. С людьми, вообще, сложно. В любых отношениях есть свой подтекст, свои последствия… причем, далеко не всегда приятные. Я себя не представляю в такой ситуации.

– А то, что ты говорил про женщин – что они как пузырь?

Черт.

– Да я просто прикалывался над тем парнем. Слушай, Крисса, не лезь ко мне, ладно? Я устал, и вообще мне мутно.

– Ладно.

– Я, пожалуй, посплю.

На автоответчике – сообщение от Кати. Она говорит, что сегодня в семь вечера у нее репетиция, и можно пересечься в студии.

Я пьяный, мне плохо. У меня ощущение, что меня вообще нет. Пустое место. Поэтому я недовольный и злой. Метадона осталась всего ничего – на раз. Если заглотить его прямо сейчас, на алкоголь, может, удастся заснуть. Веки весят по пять фунтов каждое, а голова – все девяноста. Я очень надеюсь, что у Кати найдется что-нибудь для меня.

Что может быть лучше для грязной души, чем хрустящие чистые простыни?! Господи, я обожаю мотели.

Просыпаюсь. Криссы в номере нет, за окном – сумерки. Не люблю просыпаться под вечер, когда начинает темнеть. Меня это сразу вгоняет в уныние. Я – олицетворения несчастной случайности в мертвой комнате. Во рту – противно и сухо, все тело ломит.

Включаю лампу на тумбочке у кровати и вижу у телефона записку от Криссы. Она ушла поснимать. Продравшись сквозь плотную пелену похмельной мути, сажусь на кровати. Вот он я – вновь среди боли и страха. Мое привычное состояние, которое так или иначе есть всегда, не зависимо от того, как бы я ни пытался его скрывать, чем бы я ни пытался себя отвлечь. Мозги – как колючий кустарник, и обрывки кошмарного сна так и остались висеть на шипах, но я, хоть убей, не могу вспомнить, о чем был кошмар. Просто черный внезапный провал – стремительный выпад в сердце. Пытаюсь все-таки вспомнить, но сон рассыпается пеплом в руках. Подношу пальцы ко рту. Вкус – как у жизни, растраченной зря. Вкус неудачи. Вкус безнадеги. И даже некому обо всем рассказать. Да и кому это интересно? Кого это волнует? Меня лично не волновало бы. Разве что поделиться с тетрадкой. Открываю тетрадь и пишу.