Красное вино. Мясо. Засохший коричневый тампакс. С возвращением к Черепу и Рту. Рок-н-ролл. Выкурим сигаретку. Взгляд на сумеречный горизонт. Ненависть между сиамскими близнецами. Вечный вопрос — как общаться с инопланетными формами жизни: данная форма не признает тебя объектом, достойным пристального рассмотрения, и в ее языке нету обозначений, необходимых тебе для индикации своего существования. Результаты насилия и принуждения. Это что — битва микробов? Рот идет по Четырнадцатой стрит, солнце бьет жаром, люди — как выступы на земле, как разновидность плесенного грибка, каждый выражен в совершенной целостности, как в капсуле времени, олицетворение самой земли, каждый — запачканная и трогательная частица, тик-так, глубинный элемент мира, который принудил себя беспрестанным давлением принять выражение прыща на поверхности. Бесконечная масса, выдающая тот же самый коллективный аккорд — навсегда. Мир всегда остается таким же, как был — и до, и после, — и никто из предыдущих не лучше и не главнее тех, кто придет за ними. Беспомощные кусочки чужого разума. Это и есть смерть. «Значит, вот как оно — быть мертвым?» — думает Рот. «Я мертвый? Смерть — это, наверное, малодушие. Я прорвусь — с кровью, бьющей фонтаном из шеи. Я так устал. Сегодня ужасно жарко. Но я не хочу идти к морю. Не хочу миллион долларов. Не хочу даже кондиционер. Хочу только в кино. На тройной сеанс».
Рот идет в кино. Какое блаженство. Обожаю кино. Здесь, внутри, так прохладно. Когда ты был маленьким, тебя всегда мучил вопрос: а как это будет — посмотреть его глазами. Или как будет здорово — поставить камуфляжный отсек-палатку в углу своей комнаты. Странно вот так проходить через целые жизни в компании еще сотни других, пока люди снаружи проходят мимо при свете дня. Фантастический способ, чтобы потратить время. Потерять время. Нас так легко приманить. И Грета Гарбо. Значительно интереснее, чем в твоем собственном детстве. Никакого гипноза. Настоящие небеса. И только подумать: она была вместо мамы у Боба Дилана. Но я был вместе с ней на необитаемом острове. Только остров был очень большой, и я не видел ее ни разу — только в кино. Насколько в кино больше чувства, чем в жизни? Гарбо выглядит очень похоже на то, как выглядит Гарбо, похожая на Гарбо. У Хобо вокруг шеи повязан белый шейный платок. Гарбо укладывает Гейбла Харлоу в любви — в гавани — белой подводкой для глаз. Ей хотелось сыграть Дориана Грея. Она смотрелась в металлический лист с белым подтеком по нижнему краю. Ей было так скучно. Тебе жутко скучно. Может, еще раз сыграем этот эпизод? Очевидно, ее секрет заключается в следующем: если ты говоришь, ты выражаешь себя. То есть, ты выразим. Но как ты определишь единственное известное тебе слово? Что ты чувствуешь? Очевидно, что все, что ты говоришь — это ложь. Если ты что-нибудь говоришь, ты лжешь. Если не хочешь лгать, значит, не говоришь ничего. Единственное, что тут можно сделать — это забавлять публику. Рассказывать анекдоты. Разыгрывать страсти. Ты берешься за какую-нибудь работу, потому что жизнь обесценилась, и вкладываешь в нее свой смысл. Ты знаешь, что значит влюбиться — это значит приблизиться к памяти приблизительно. Купюра в сто долларов — это клочок бумаги. Иными словами, гравирование — это искусство, за которое лучше платят.
Чем привлекают по-настоящему хорошие фильмы, зомби вроде меня, думает Рот, так это жизнью без напряга. Я тоже мог бы так жить. Я мог бы прожить так всю жизнь, и я прожил бы ее так же легко. Точно так же, как Череп проспал бы всю жизнь. Я человек, персонаж, субъект — здесь, в кинозале, в темноте… как червь, гложущий сердце. Перегруженные смыслом слова. Внимание рассеивается — пожалуй, мне лучше отсюда уйти.
Еще один год, когда нечего делать. Горячие нью-йоркские улицы. Тяжелая настоятельная потребность прорваться в жару. Жара — это сфера, где львы обрывают плоть зебры до самого сердца, которое все еще бьется, но болевой шок не дает пожираемой жертве почувствовать, что ее пожирают. И это тоже ужасно скучно. Стайки девчонок-мальчишек на улицах, где солнце струится по коридорам проулков. Груда кровоподтеков в высокой траве — ты никогда не поверишь, что кожа бывает таких цветов. Поскольку ты видел закат за городом, ты понимаешь, что то же самое происходит и здесь, и город выглядит очень искусственно. Как подделка. Девчонки-мальчишки бродят по улицам. Облегающие штаны еле держат набухшие члены и яйца, налитые кровью, облегающие штаны впитывают в себя капли секреции из пизденок, выставляющих себя напоказ. В подземке басовый рев вызывает мгновенную эрекцию. Ты не можешь поверить, что она тебя не дождалась, и выходишь на своей остановке. Где теперь Грета Гарбо? Где президент? Может быть, они сходят со мной в Наркотехнический Вектор и купят мне все, что мне нужно? Я Рот. Я не Рот. Я не Артур. Я иду домой. Буду смотреть в окно.
Читать дальше