Джон Кинг - Скинхеды

Терри сидел в кинотеатре со своей мамой, и там в высоте голубого экрана он видел своего старика высоко над Францией, освещенного полной луной. Луна освещает дамбы внизу, но он каким-то образом знал, что история его отца никогда не будет рассказана, было что-то, что его сын пропустил, и теперь все было по-другому, пришло время изобилия, хорошее время для ленивых и он находился в офисе «Дельта» с секретаршей, и у него был большой пластиковый член, как у Алекса из «Заводного апельсина», и Энджи задирала свою юбку и становилась раком, тряся жопой в воздухе, Судья Дред подпевал Десятой симфонии Бетховена на радио, она была готова и вся исходила желанием, когда босс-скинхед сделал шаг вперед, но он отвернулся, заставил себя видеть Эйприл, он даже мысли не мог допустить, чтобы оттолкнуть ее от себя туда, назад в прошлое, ведь он знал, что она наблюдает за ним, где-то там, по другую сторону, через тонкий слой кинопленки, его отец и мать держатся за руки за ее спиной, свободные от войны, убийства и долгов, сейчас они стояли у его кровати, он мог видеть три тени, он попытался привстать, но не смог, не хватило сил, он закрыл глаза, и у них появились старые бронзовые монеты в руках, чтобы лечь на его веки, и он потянулся к ведру, оставленному для него медсестрой на всякий случай, рвота полилась из его сырого горла, словно ржавая труба, пыхтящая и вибрирующая по всему его организму, и когда он снова откинулся на подушку, то почувствовал запах мальчика, блюющего на танцполе, услышал смех его друзей, он думал все по-хорошему, по крайней мере, он так думал на тот момент.

Он тонул в матрасе, слизь забивалась в рот, он так хотел остановить боль, бьющуюся в его мускулах, боль в его сердце, это все напоминало ощущение, как если бы он смотрел телевизор слишком долго, ощущение было похожее, но в сто раз сильнее, и он видел себя и своего друга Джо Хокинза на телеэкране в Слау с бегущими титрами из программы Офис, Рики Жэрвэ получает по морде от местных парней за то, что смеялся над их городом между интервью, и Гарри, лежащий на земле, в то время как они, обступая его, смеялись и начинали пинать его ногами, мальчик плакал, закрывая голову руками, и Терри молился, чтобы все было не так, но он был скинхедом, орал судья Джеффрис, а скинхеды были хулиганами, насильниками, нацистами, и Терри надеялся, что он был в трезвой памяти, и он был прав, а аутсайдеры — нет, и что он сказал ребятам, что Гарри его друг, и они оставили его в покое, и ему бы пришлось вспомнить, что было дальше, если бы он сделал все правильно, но были и другие случаи, другие обвинения, и ему так не хотелось всего этого, но он не мог заткнуться, его разум лихорадило так, что он был не в силах остановить это издевательство, все, чего он хотел — проигрывать монетки в аркаде вместе с Эйприл Шауэрс, он хотел чтобы они снова были молоды, с целыми жизнями впереди, сидеть у реки в Брентворде или стоять на танцполе в Аксбридже, работать и смеяться вместе в Слау, переезжать из одного города в другой, держаться за руки, когда рождаются их дети, нормальные жизни нормальных людей, но он мог видеть согнутую фигуру, развеивающую пепел над Темзой с набережной, где они раньше сидели, и он был один, стоял на краю уже другого танцпола, он хотел быть с ней, его мозг горел, его крутило кругами в воде, тянуло вниз, хорошие воспоминания тонули, он не мог вспомнить прошлое, никто не мог, и тут вступали в дело профессионалы, рассказывая людям об их собственных жизнях, объясняли, что случилось и как они подходили обществу, и он был белым человеком, скинхедом, и он на своем веку сделал немало ужасных вещей, это было очевидно, он пытался обмануть себя идеями честности, благопристойности, должен был принять, что профессионалы были правы, что он был не более чем закадровой фигурой в программе «Скинхеды и свастика», и он грустно кивал, понимал, что спорить смысла нет, то что ему придется принять то, что он был лжецом, понять, что настоящего будущего у него нет, что он заслужил свое наказание, и в первый раз с тех пор, как прошло три месяца со смерти Эйприл, он хотел умереть.

Голова Рэя гудела от звуков «Liquidator», классика Гарри Джонсона эхом отдавалась под крышей Мэтью Хардинг Стэнд, голос Уинстона Райта выписывал безумные петли, раскачивая «Шед», поколения парней «челси» хлопали в такт, он перевернулся и открыл глаза, чувствуя себя не совсем отвратительно, что было неплохим итогом, если учесть, сколько он выпил прошлой ночью. Он мечтал о той норвежской пташке, которую повстречал несколько недель назад, вспоминая, как она исчезла, когда он отошел отлить, и он не догадывался, почему, и в итоге пил допоздна, а потом отправился за чоу-мейн в Чайна-таун, заказал такси до дома, сидел на переднем сиденье с водителем из Судана, Пол и Джо дрыхли сзади, а он слушал об умершей жене и пропавшей без вести дочери, и этот человек бился, чтобы сохранить рассудок, он не сводил счеты с жизнью только из-за выжившиего сына. В мире Рэя были работа, выпивка, футбол. Он был наивен и не имел представления о настоящих муках. Прошлой ночью все казалось совсем не сложным. Как лагер.