Георгий Злобо - Румбо

Оба мы отчётливо слышим стук каблуков по коридору.

Это стучит тонкий каблук на ноге женщины.

Стук приближается.

— Что делать!? — бледнею я.

— Кажется, я знаю, как спасти ситуацию… — студент с лопатой подходит ко мне (я в этот момент стою на коленях), и расстёгивает брюки.

Входит Елена.

Увидев нас, она сначала замирает, а затем издаёт звук, похожий на кваканье.

До меня резко доходит замысел студента с лопатой: он хочет представить дело, будто это его сперма на туфлях, а то есть я — хуесос.

Ну, допустим, я отсосал… но как сперма попала на туфли?

Всё равно Леночке это не объяснить: ситуация не из лёгких, но всё же именно сейчас, пока настройка её осознания сбита шоком от увиденного и не восстановила баланс, можно воспользоваться этим и зомбировать её!

— Елена! — грозным голосом говорю я, распрямляясь в рост, — Елена, когда я сосчитаю до трёх, вы забудете всё, что здесь увидели! Внимание! — и тут слишком поздно — я понимаю, что вручаю студенту с лопатой убойный козырь: ведь он сейчас вот, пока я не досчитал, имеет возможность сотворить что угодно (уебать меня лопатой, например) — а баба тотчас всё это забудет.

Но в этом случае опять-таки возникает проблема трупа.

Как студент с лопатой избавится от трупа?

Эге, да ведь не даром он с лопатой !..

— Ку-ку, — цокаю я своему калачу, — ты зачем встаёшь, когда не следует? Нам предстоит смотреть на прыгающих с башни, это — дело серьёзное, и чудачеств не терпит.

Действительно: вялая котлетка. Мне с друзьями условлено смотреть на прыгунов со стеклянной башни, и я испытываю по этому поводу двойственное чувство: с одной стороны — неясный холод внизу живота, позывы к дефекации, сопровождающиеся рефлекторным напряжением мышц подрагивающего утробными спазмами тела; кабель ощутимо вздрагивает в такт мысли, сверкающей и колющей осколками хрусталя:

— Зачем тебе это? зачем тебе это? зачем тебе это? Ведь это не ты, это — не настоящий ты. Настоящий ты, поэт и мечтатель, наивный штуцер со слепой душой, давно отравлен ядом отречения, и стремительным вихрем носится дух твой над выжженной равниной страсти, питаясь лишь болью, да падалью сердечной. Сатанология не терпит беспочвенных утверждений. Ответ на вопрос должен быть прямым и конкретным.

Однако этот визгливый шум мягко и глубоко заглушает невнятный, но настойчивый голос неутомимой воли:

— Ты должен продолжать, ибо у тебя нет выбора. Начав однажды, с пути не сойти: всё равно, даже бессознательно будешь двигаться. Но подобная предопределённость вовсе не означает достижения без усилий: каждый реальный шаг делается только на пределе возможного. В предстоящем испытании для тебя нет ничего сверхъестественного: ты уже посещал латунную площадь у башни и не раз был свидетелем того, как самые храбрые — или самые отчаянные — совершают последний прыжок с высоты хрустальной иглы. В полёте каждый из них надеется, что, слившись с потоком звёздной энергии, сумеет сохранить себя для предстоящей Битвы Титанов. Ты — можешь лишь наблюдать. Но и этого ты боишься? В чём же гнездится твой страх? Ты боишься очутиться в океане Вечности, который ты ощущал, вдыхая горячий дым…

О, Ужас Океана Вечности!

От этих мыслей меня отвлекает сигнал пневмо-подачи: это Володар и Пентакль. Они купили билеты на циркульный поезд, который курсирует между Омскво и Хрустальной Иглой Милосердия (ХИМ). Я уже вижу, как циркульный вагон просачивается в утро, и как сверкает в лучах восходящей Звезды башня: она светится изнутри, ибо стекло армировано платиной.

И скользит, словно капля крови в катетере овальная капсула лифта, в которой возносится на самый верх, к зондам, дерзновенный отчаявшийся. Возносится, чтобы затем низринуться в пропасть.

Володар и Пентакль всасываются в мою берлогу и посмеиваются. Они рассматривают ртутные статуэтки человечьих богов, расставленные у магической треугольни. В прозрачной стене запаян расплющенный труп беременной суки. Володар стрекочет, чтобы гормон раздохался: касаюсь сенсорного экрана пневмо-подачи, и тысячи микроскопических электронных светлячков вспыхивают меж разъятой плоти и слипшихся костей трупа, создавая зрелище щекочущее и завораживающее.

Глубока щекотка запаянного в стене трупа.

Мы молча выпиваем е-масло: магнитные пузыри всасываются форсунками и пронзительно разрываются в тускло мерцающих ртах.

Мы соскальзываем на проспект Отречения и движемся в сторону Северного, откуда через 16 пунктов отходит циркульный перемещатель.