Джоэл Лейн - От голубого к черному

Его квартира находилась на втором этаже. Скудно меблированная, заваленная книгами и дисками. Окно спальни выходило на заросший сад, разбитое стекло ловило фрагменты света. Квартира была холодной и немного сырой. Карл сказал мне, что он переехал сюда в спешке, когда распался его брак, во время войны в Заливе. Они не были разведены. Он никогда особо не распространялся, почему они разошлись, но мне казалось, что это из-за того, что он хотел быть один. Такие слова, как гей, были неприменимы к Карлу. Он был просто Карл. Его дружба была такой глубокой, что включала секс, но всякий раз, когда мы были вместе, я думал о нем как об одиночке. Его одиночество было чем-то постоянным, неизменным, но любовники любого пола помогали ему смириться с этим. Поначалу мне это казалось обнадеживающим: я уже наигрался в счастливые семьи.

В «Королевской Пустоши» был зал над пабом, где я несколько раз играл с «Голубым Нигде». Стены покрыты черно-белыми, глянцево поблескивающими изображениями: певцы и группы последних трех десятилетий. Лица вытянутые, скулы подчеркнуты тенями, брови затеняли глаза. Их рты кривились в сардонических усмешках. Художник запечатлел их в момент перехода, когда уже они перестали играть, но еще не смогли стряхнуть с себя напряжение от пребывания на сцене. Вот так выглядел и Карл.

В то время у «Треугольника» не было менеджера. Киран, парень из «Релент Рекордз», что спродюсировал «Ответ», помогал с записью. Наш друг-журналист, Мартин, иногда оказывал помощь с организацией выступлений и интервью. Но в основном мы делали все сами. Мы трое встречались дважды в неделю, чтобы порепетировать, пописать или просто выпить и обсудить наши планы. Йен Прист, ударник, работал с Карлом уже пару лет. Он был коренастым, довольно симпатичным, коротко стриженным парнем в круглых очках; всегда в черном, даже в жару. Он работал неполный день в «Треугольнике» — маленьком артхаусном кинотеатре при Университете Астона. Там они с Карлом и познакомились. Йен жил в «Королевской пустоши» со своей язвительной подружкой-северянкой Рейчел и огромной коллекцией видео. Он был одержим НЛО и оккультизмом; после нескольких пинт он неизменно начинал рассуждать о том, что перкуссия несет послание из мира духов или как шаманы используют ритм для того, чтобы вызвать прорицательский транс.

На первых порах я сосредоточился на том, чтобы занести мою бас-гитару в демо-запись Карла. Техника Йена была резкой, но оппортунистской, ей недоставало четкости. Он был ярым фанатом одного драматического момента: жесткое громыхание или бряцанье тарелок, чтобы впрыснуть ярость в композицию в нужном месте. Это удачно сочеталось с наиболее экстремальными аспектами игры на гитаре Карла. Я был только рад позволить им диктовать финалы, в то время как я сосредоточился на началах. Игра в блюзовой группе приучила меня всегда думать о структуре. Как сказал Кит Ричардс, ты не можешь играть рок без ролла. Но ритм должен быть жестким. Ему необходима сила тяжести. Как в ебле: вы должны упорно работать, действовать слаженно, чтобы действо обрело смысл. MTV — порнография от рока. Сплошные риффы и рефрены, никакой структуры. И никакого смысла.

В новых песнях я пытался заставить Карла действовать медленнее. «Пусть музыка работает. Если ты выплеснешь все сразу, это лишь будет сбивать с толку. Используй время, чтобы дать ей распространиться». Он никогда не верил в эту идею. Разумеется, он понимал, что я пытаюсь упростить аранжировки, потому что его игра на гитаре не подходила для более сложных ритмов. Я говорил ему, что его голос более важен. Его тексты не заслуживают того, чтобы быть похороненными под грудой звуковых булыжников. Я не льстил ему, вовсе нет. Той осенью он написал «Загадку незнакомца», ее слова навсегда застряли в моей голове. «Ты убиваешь чужака, ведь он похож на тебя/ Ты хочешь уйти/ Но он идет за тобой домой/ Он стоит за спиной/ В темноте у твоей двери/ Твой сорванный голос/ Царапает глотку/ Точно шутка». На сцене в этот момент Йен должен был смеяться в микрофон, публика его не видела. В студии мы записали смех всех нас троих и исказили звук так, что он стал похож на звучание кларнета. Получился какой-то очень тревожный эффект.

Другая песня того времени, «Его рот», стала самой нашумевшей записью «Треугольника». Я не знал, что и думать о ней. Она вроде бы была не обо мне, хотя Карл позволил мне растянуть басовую партию и использовал свою гитару лишь для обрамления — пена на волнах. Мне всегда казалось, что в этом было что-то смутно религиозное, отголосок воспитания Карла, в темном изложении сексуальной страсти. «Он ласкает мою шею рукой/ Я опускаюсь на колени между его ног». Меня всегда трогал финал, с его смесью желания и печали: «Не могу проглотить/ Не могу выплюнуть/ Этой ночью его имя на моих губах». Он напоминал мне о неистовых встречах на одну ночь из времен моей юности, когда секс казался языком, заставляющим умолкнуть все остальные языки. Несколько раз, когда мы играли «Его рот», мы с Йеном работали в тональности «Искушения» New Order; Карл отвечал на это, показывая палец за спиной.