Алан Глинн - Области тьмы

В одной из книг я проделал серию продвинутых упражнений и все их сделал правильно. Потом откопал старый номер еженедельного журнала новостей, «Рапогата», и, читая статьи о местных политиках, модельерах и футбольных менеджерах и большой материал о виагре, я чувствовал, что весь ледник пассивного словаря стронулся с места и выезжает на передний план моего сознания. После этого я взял классический роман Алессандро Манзони «I promessi sposi», который купил с самыми благими намерениями, но так ни разу и не открыл. Всё равно, у меня не было никакой надежды его понять, не больше, чем у того, кто едва начал учить английский, шансов прочитать «Холодный дом», но я всё равно за неё принялся, и скоро обнаружил, что наслаждаюсь живописной реконструкцией жизни в Ломбардии начала семнадцатого века. На самом деле, когда я отложил книгу странице на двухсотой, я едва ощущал, что читал её на чужом языке. А остановился я не потому, что мне надоело, а потому, что меня постоянно отвлекала идея, что мой разговорный итальянский теперь может быть на таком же уровне, что и способность читать.

На пару мгновений я задумался, потом достал записную книжку. Нашёл номер старого друга в Болонье и позвонил ему. Слушая гудки, я посмотрел на часы. У них там сейчас середина дня.

— Pronto.

— Ciao Giorgio, sono Eddie, da New York.

— Eddie? Cazzo! Come stai?

— Abbastanza bene. Senti Giorgio, volevo chiederti una cosa… — и так далее. Только через полчаса разговора — когда мы в подробностях обсудили ситуацию в Мексике, развод Джорджио и спуманте урожая этого года — Джорджио вдруг осознал, что мы говорим на итальянском. Почти всегда мы говорили на английском, потому что моего итальянского хватало только на обсуждение начинки пиццы и погоды.

Он восхитился, а я сказал, что занимаюсь по интенсивной программе.

Потом, закончив разговор, я продолжил читать «I promessi sposi» и к середине дня дочитал. Потом я вцепился в книгу по итальянской истории — общий обзор — и разобрался в пучке сложных взаимосвязей между императорами, папами, состоянием городов, холерой, унификацией, фашизмом… В свою очередь отсюда появилась куча специфических вопросов по новейшей истории, на большую часть из которых я не мог найти ответа, потому что у меня не было соответствующих материалов — вопросов о сделке Муссолини и Ватикана в 1929 году, участии ЦРУ в выборах 1948 года, масонской ложе «П2», Красных Бригадах, похищении и убийстве Альдо Моро в конце семидесятых… Беттино Кракси в восьмидесятых, Ди Пьетро и tangentopoli в девяностых. Я так и представил себе, как насыщенные событиями века стремительно сменяют друг друга, потом валятся, как колонны, беспомощно разбиваются о настоящее на тревожные, лихорадочные десятилетия, годы, месяцы. Я чувствовал, как сети заговоров и обмана — события, убийства, недоверие — свиваются во времени, скручиваются буквально у меня под кожей. Ещё я был убеждён, что при достаточном усилии воли это всё можно удержать в голове и понять, воспринять как физическую сущность с опознаваемой химической структурой… которую можно увидеть и потрогать, хотя бы на миг…

В субботу к утру, однако, я почувствовал, что МДТ перестаёт действовать, и, надо сказать, моё рвение понять сложные полимеры истории стало понемногу затихать. И я принял очередную таблетку. Но из-за этого, конечно, я изменил динамику всего происходящего и раздробил ощущение времени и структуры, которые до того оставались у меня в жизни. Приём этого наркотика снова без перерыва вызвал усиленный эффект, и в результате я понял, что больше не могу оставаться дома, мне необходимо куда-нибудь сходить.

Я позвонил Дину и мы с ним через час встретились в «Зола» на Макдугал. Я не сразу сумел скорректировать голос, скорость, с которой я произношу запутанные предложения, скорректировать в первую очередь себя, потому что, не считая пары телефонных разговоров, это была моя первая встреча с человеком с тех пор, как я начал принимать МДТ, и я не был уверен, как я буду себя чувствовать и как всё пройдёт.

За рюмкой мы быстро перешли к обсуждению Марка Саттона и Арти Мельцера, и я озвучил свою идею расширить серию про двадцатый век. Но я видел, что Дин странно на меня смотрит. Видел, как он хмурит брови, словно у него в голове зарождаются сомнения в моём психическом самочувствии. Мы с Дином оба были фрилансерами в «К-энд-Д», встретились там пару лет назад. Мы разделяли здоровое неуважение к этой компании и рабочую этику лентяев, так что с моей стороны разговор о редакторских предложениях и планах продаж был, как минимум, удивителен. Я как-то закрыл эту тему, но потом обнаружил, что выдаю ему параноидальные теории про итальянскую политику, с большей страстью и подробностями, чем он мог бы ожидать от меня по любому поводу. Следующее, на чём он меня поймал, — думаю, только это удержало его от обвинения, что я накачался кокаином по самую маковку — то, что я не курю. Я же решил усилить его смущение, и взял у него сигарету, но только одну.