Дуглас Коупленд - Поколение Икс

– Не доверяю я ему. Чего ему надо?

– Надо?

– Эндрю, очнись. Человек с его внешностью способен поиметь любую напедикюренную куколку в штате Калифорния. Такие явно в его вкусе. Но он выбрал Клэр, которая, как бы мы ее ни любили, какая бы крутая она ни была, по стандартам Тобиаса (к ее чести) – товарец с браком. Я хочу сказать, Энди, Клэр читает . Понимаешь мою мысль, да?

– Наверное.

– Он нехороший человек, Эндрю, и все же притащился сюда в горы, чтобы ее увидеть. И будь добр-р-р, не говори мне, что это все из великой любви.

– Может быть, мы чего-то о нем не знаем, Дег Может, имеет смысл в него поверить. Дадим ему список книг, которые помогут ему стать лучше…

Ледяной взгляд.

– Ой, не думаю, Эндрю. Он слишком далеко зашел. Когда имеешь дело с людьми его типа, остается стремиться только к минимализации ущерба. Ну-ка помоги мне поднять стол.

Мы переставляем мебель, открывая новые районы, колонизированные плутонием. Дезактивация продолжается в прежнем ритме: щетки, тряпочки, мусорное ведро. Мети, мети, моя метелка.

Я спрашиваю Дега, не собирается ли он на Рождество в Торонто – навестить родителей, с которыми он, так сказать, в легком разводе.

– Не пугай меня, Эндрю. Твой покорный слуга предпочитает Рождество под кактусом. Смотри-ка, – говорит он, переходя на другую тему. – Лови вон тот комок пыли.

Я перехожу на предложенную тему.

– Похоже, моя мать так до сих пор и не врубилась ни в экологию, ни в концепцию переработки отходов, – начинаю я рассказывать Дегу. – Два года назад после ужина в День благодарения она сгребла весь мусор в огромный пакет из устойчивого к биоразложению пластика. Я объяснил ей, что этот пакет не подвержен биологическому разложению, и предложил воспользоваться одним из правильных, которых там целая полка.

Она говорит: Ну конечно! Я про них совсем забыла, – и достает такой пакет. Потом берет и засовывает в него неправильный пакет вместе со всем содержимым. Лицо ее выражало такую неподдельную гордость, что у меня недостало духу сказать, что она опять все напутала. Луиза Палмер – она спасла нашу планету.

Я плюхаюсь на прохладную мягкую кровать, а Дег продолжает уборку.

– Ты бы видел дом моих родителей, Дег. Прямо музей Как жили люди пятнадцать лет назад. Там ничего не меняется; будущего мои боятся как огня. Тебе никогда не хотелось подпалить родительский дом – просто чтобы спасти их от всей этой рутины? Ну, чтобы в их жизни произошло хоть что-то новое? Родители Клэр хотя бы разводятся время от времени. Не стоят на месте. А мой дом похож на дряхлеющие европейские города вроде Бонна, Антверпена, Вены или Цюриха, где нет молодежи и чувствуешь себя как в шикарной приемной у врача.

– Энди, не мне об этом говорить, но пойми – твои родители просто стареют. Именно в этом старение и выражается. У людей крыша едет, они становятся скучными, теряют былую остроту восприятия.

– Это мои родители, Дег. Я их лучше знаю. – Но Дег прав на все сто процентов с гаком, а я, получается, мыслю до неприличия узко, и эта его абсолютная правота заставляет меня перейти в наступление: – Приятно услышать такое от человека, для которого все осмысленное существование укладывается в один-единственный год – год свадьбы его собственных родителей, – прямо можно подумать, что это был последний год, когда на жизнь еще можно было положиться. Из уст человека, одевающегося под продавца салона Дженерал моторе образца 55 года. Дег, ты никогда не замечал, что твое бунгало выглядит так, словно в нем живут молодожены из Аллентауна, штат Пенсильвания, эра Эйзенхауэра, а не fin de siecle existenialist poseur [ 10].

– У тебя все?

– Не-а. Мебель у тебя современная – датская; ты пользуешься черным дисковым телефоном; молишься на энциклопедию Британника. Будущего ты боишься уж не меньше, чем мои родители.

Молчание.

– Может, ты и прав, Энди, а может, просто психуешь из-за этой поездки домой на Рождество…

– Перестань меня воспитывать. Мне аж неловко.

– Прекрасно. Но тогда пе кати бочку pаs на moi [ 11], хорошо? У меня своих заморочек хватает, и пожалуйста, не опошляй ты их своим синдромом желторотого психолога. Мы вечно разбираем жизнь по винтикам. Это-то нас всех и погубит.

– Я собирался предложить тебе поучиться у моего брата-джинглописца Мэтью. Каждый раз, когда он звонит или посылает факс своему агенту, они торгуются, кто этот факс съест – ну знаешь, кто его проведет по своей бухгалтерии. Предлагаю тебе сделать то же самое с родителями. Съешь их. Воспринимай их как фактор, благодаря которому ты оказался в этом мире, и живи себе дальше. Спиши их как деловые расходы. Твои родители хотя бы говорят о Серьезном. Когда я со своими пытаюсь разговаривать о том, что для меня важно, – о ядерном разоружении, например, – такое ощущение, будто я говорю на братиславском. Они снисходительно слушают столько, сколько надо, а как только я выпускаю пар, спрашивают, почему я живу в таком проклятом Богом месте, как пустыня Мохави, и как там у меня с личной жизнью. Раскройся перед родителями самую малость, и они сделают из твоей откровенности консервный нож, чтобы вскрыть тебя и переустроить твою жизнь, загнав ее в тупик. Иногда так и хочется размягчить им мозги сапожным молотком. Хочется сказать, что я завидую тому, как их воспитывали – в чистоте и свежести, без малейшего намека на такое явление, как безбудущность. И удавить их за то, что они радостно суют нам в руки мир, похожий на пару загаженных трусов.