Владимир Козлов - Школа

Я пересаживаюсь к Светкиной подруге, шаферке.

– Привет.

– Привет. Сигареты есть?

– На, держи.

Я сую ей «космосину» и зажигалку. Она подкуривает, потом я. Я трогаю ее груди.

– Как тебя зовут?

– Алла. А тебя?

– Сергей.

Баба хохочет.

– Чего ты лахаешь?

– Так просто. А что, мне и посмеяться нельзя? Ладно, давай еще выпьем.

– Давай.

Я наливаю себе и ей.

Куля трындит с Ленкой, Светка и ее бывший пацан сосутся.

Я выпиваю свою водку, опять трогаю ее груди. Говорю:

– Пошли в другую комнату.

Она выпивает водку, сует в рюмку бычок.

– А чего это я должна с тобой идти? Ты мне скажи, а? Ты, может быть, еще молодо выглядишь.

Я молчу.

– Ладно, черт с тобой, пошли.

Я встаю, цепляюсь за угол дивана, падаю, поднимаюсь. Двери в другую комнату нет, одна занавеска. В комнате – кровать, на ней две подушки одна на одной, под кружевной накидкой.

– Смотри, у меня колготок разорвался, – говорит Алла.

– А?

– Хуй на.

Она задирает платье и стаскивает колготки с трусами.

– Ну что, особое приглашение надо?

Я расстегиваю ширинку, вынимаю хуй – он мягкий, как сосиска. Начинаю дрочить – все равно не встает.

– Ладно, хватит, – говорит Алла. – Давай лучше еще выпьем.

– Давай.

– Я принесу.

– Ага.

Она подтягивает колготки, выходит и приносит бутылку с водярой – в ней грамм пятьдесят. Я отпиваю из горла, потом она.

– Дай еще сигарету.

Ищу пачку – нигде нет.

– Наверно, там осталась. Иди посмотри.

– Ага.

Она выходит, я вырубаюсь. Куля толкает меня в плечо.

– Вставай, идем назад в столовую. Водяра кончилась.

– А?

– Ага. Поднимайся.

Я встаю, выхожу в прихожую – все уже там. Одеваю туфли – на них засохла грязь.

– Куля, ты не помнишь, я в куртке был?

– Не помню.

Вижу свою куртку на вешалке, одеваю и выхожу со всеми.

На улице темно. Друг Йогана тошнит под деревом, Алка цепляется за бордюр и падает в лужу. Куля берет ее за руки и поднимает.

В столовой половина людей танцует, половина сидит за столами. Я сажусь на первый стул с краю. Куля наливает водки мне и себе. Выпиваем. Я вырубаюсь.

Куля с Зеней волокут меня к дому.

– Ну ты, Бурый, заебал, – бухтит Куля. – Из-за тебя баб прощелкали: они куда-нибудь сбегут, пока мы тебя домой затянем.

– Все нормально, пацаны, спасибо… Я налью вам, все как надо… Пошлите в пивбар.

– Какой, нахуй, пивбар? Двенадцать ночи. По лестнице сам подымешься?

– Ага.

– Ну ладно тогда. Мы порыли – может, еще успеем баб схватить, вдруг они еще там.

– Давайте.

Поднимаюсь по лестнице – трусь о стены, цепляюсь за перила. Звоню в дверь. Мамаша открывает, смотрит на меня, ничего не говорит.

Стягиваю грязные «саламандеры» – один об один, швыряю куртку на пол – и на диван.

Алгебра. Математица сидит, раздвинув ноги – видны длинные голубые «репетузы». Вообще, она баба нормальная, только что колхозница. До девятого иногда дрыгалась, могла двойку поставить, а сейчас – никому. Говорит:

– Вы уже ребята взрослые, я вас пасти не собираюсь и гонять тоже. Кому математика нужна – сами будете учить, а кому не нужна, тех я все равно не заставлю.

Ее заговорить, чтоб никого не вызывала, – как нечего делать. Особенно, когда самой лень вести урок. Сидит, смотрит в окно, вздыхает, глядит на часы. Коноплева просекает малину и спрашивает:

– Раиса Федотовна, а вы бы в какой институт посоветовали поступать?

Математица отворачивается от окна, зевает, смотрит на Коноплеву:

– Уже давно пора было выбрать: май на носу, а там экзамены – и все. Но если кто еще думает куда податься, то я вам вот что скажу – особенно девочкам: идите в пединститут. Чем плохая профессия? Нет, вы мне скажите, где еще женщина сможет заработать триста рублей? На химзаводе? Где с утра до вечера в дыму, в вони? Скажете – в школе сложно? Да, сложно. Но ведь и триста рублей все-таки – со всеми доплатами: за классное руководство, за тетради… А работа сама по себе не пыльная… – Математица лыбится. – Были бы только ученики поприлежнее, постарательнее…

– А правда, что это вы Екатерину Трофимовну вычислили, что она деньги у учителей из сумок крала? – опять спрашивает Коноплева. Математица лыбится:

– Ну, я вам не Шерлок Холмс, конечно, но вора найти помогла. А то что это за дела: в своей школе – и пять случаев воровства за три месяца? Я всегда знала, что это кто-то свой. Ну, вы мне скажите, откуда посторонний человек мог знать, когда у нас премия? Значит, кто-то из учителей. Хотя и самим не надо рохлями быть. Вот и вам говорю: не будьте рохлями, деньги где попало не кидайте. Значит, я поняла, что кто-то из своих, – раз, другой, третий. А у Екатерины Трофимовны была проблема. Вы уже ребята взрослые, могу вам откровенно сказать: любила она закладывать за воротник. А я давно знала – водка до добра не доведет, где она, там и преступление. На водку-то деньги нужны, вот и ищет человек, где что плохо лежит. Ну, всего я вам не расскажу, конечно. Секрет фирмы. – Она лыбится. – Скажу только, что последила за ней после получки и, как говорится, поймала на месте преступления. В милицию мы не подавали, она во всем призналась, все деньги вернула, адиректор ее – «по собственному желанию», не по статье. Короче, все по-человечески, без скандала. Хотя, может быть, и слишком мягко обошлись. Но она ж не преступница какая закоренелая, двадцать лет в школе отработала, на хорошем счету была…