Владимир Козлов - Варшава

– А как работать с такой визой? По ней, вроде, нельзя?

– Ну и что, что нельзя? А кто там тебя поймает? Ну а если и поймают – в тюрьму ж за это не посадят и деньги, что заработал, не заберут. Хотя в Европе можно и в тюрьме посидеть. Мне рассказывали – пацан с французского ездил в Швейцарию, и его там посадили: оружие нашли или что-то типа того. Так там тюрьма – как наша гостиница «Юбилейная». Кормежка хорошая, на работу ходил, причем платили, и платили нормально.

– Значит, можно поехать в Швейцарию, разбить там витрину… Тебя посадят, скажем, на месяц… Ты это время работаешь, потом берешь бабки – и домой?

– Ну, можно и так. Только за витрину вряд ли посадят. Там это ничего не стоит.

Поднимаемся с Бородатым по лестнице «хрущевки». Третий этаж. Бородатый звонит, открывает бабка в черном сарафане.

– Здравствуй, тетка. Вот привел тебе квартиранта – я говорил про него, помнишь? Хороший пацан, жил у Нинки, а она – ты ж знаешь – умерла.

Я и Бородатый разуваемся в узкой прихожей.

– Вот эта – комната, – говорит бабка. – Можаш вадить, каго хочаш. Толька сматры – штоб не абакрали. У нас красть нечага, а у том гаду быу квартирант, милицыанер – у маленькай комнате. Жанаты, жонка – у дярэуне. И прывеу бабу на ноч. А у яго залатое кальцо было – и украла она. Нада было добра схавать, каб не нашла.

В комнате – сервант, кресла и диван с деревянными подлокотниками. Полированный ящик телевизора накрыт красной салфеткой. Занавеска закрывает проход в другую комнату.

– А то – другая комната, там – мы с Галей.

Комната – узкая, у стен – две кровати. На одной лежит в одежде бабка, глаза закрыты. Бородатый несильно дергает ее за пятку в простом чулке. Она вздрагивает, открывает глаза.

– Привет, что это ты разоспалась? Я вам квартиранта привел.

– Иди ты у жопу са сваим квартирантам.

Мы выходим из комнаты.

Бабка говорит:

– У сорак втарой сейчас держат квартиранта, платит тры с палавинай тысячы – гэта с пастелью. Кали без пастели, то тры. Пайдет?

– Комната проходная. Вы телевизор будете смотреть, а мне учиться надо.

– Да мы ничаго асоба не смотрым, толька «Марыю» и «Мачаху».

– Не знаю, надо подумать.

– Ну думай. Саша, нам тут Коля с цэркви гуманитарную помащ прынёс, давай я табе дам.

– А что там такое?

– Мы не поняли, не па-русски написана.

– Так давай у студента спросим, он шпрехает не по-русски.

Бабка приносит белую коробку с иностранными надписями. Язык непонятный, наверно, голландский.

– Это не английский, я этого языка не знаю.

– Ну ладно, не знаешь, так не знаешь, – говорит Бородатый. – Разберемся как-нибудь, что с ним делать. Скорее всего, каша.

Бабка приносит из кухни еще несколько коробок, Бородатый достает из куртки тряпичную сумку, они запихивают в нее коробки.

– Ну, мы пошли, короче.

Бабка кивает.

Я говорю:

– До свидания.

Выходим на лестницу. Бородатый захлопывает дверь.

– Если дорого, то можешь к Павловне – в двадцать девятом доме, рядом с нашим. Она квартирантов не держит, а комната свободная.

Павловна сидит на кухне, вяжет. По радио идет передача «Жадаю вам»: «А зараз шчырыя виншаванни сямидесятигадовым юбилярам…»

В моей комнате – диван, полированный стол без скатерти, два продавленных кресла и телевизор «Рекорд» на ножках. Хозяйка сказала – он не работает.

Выхожу на лоджию, смотрю со второго этажа на двор. Хоккейная «коробка», деревянный детский домик, с трех сторон – пятиэтажки.

Сажусь за стол, пишу упражнения по грамматике. На кухне тарахтит холодильник. Я негромко включаю магнитофон – «Кино», «Группа крови».

Звонок в дверь. Хозяйка выходит из комнаты, открывает. Я уменьшаю звук.

Хозяйка говорит кому-то:

– Падажди, я щас.

Она идет на кухню, звенит бутылками, возвращается в прихожую. Дверь захлопывается.

Стук в дверь моей комнаты. Хозяйка.

– Вова, я эта самае… Самагонку прадаю. Но тольки яму – с пятага этажа, рахит гэты. Ён – каб жонка ня бачыла. Утрам вдеть с сабакай, патом вечарам – с работы. Ты не бойся, он нармальны. – Она вытирает нос рукавом фланелевого халата. – У тым годе прадавала другим – во то были засранцы. Пазванили, зашли, начали бить. Давай, кажуть, тысячу бабак, будем бить, пака ня даш. Я дала – што мне было рабить? Водку искали – не нашли. Патом бабки прынесли – толька, кажуть, не падавай у суд. Я и не падавала…

Иду по коридору молодежного комитета. Табличек с названиями фирм стало больше.