Алексей Шепелев - Maxximum Exxtremum

А вот самое интересное. Звоню я как-то Долгову, пока «глава семейства» смотрит телек, по-домохозяйски поболтать.

«Ты где, чё делаишь?» — спрашивает он. Да вот дома, у Зильцера, фасоль вот жарю, отвечаю так по-домашнему, а недавно вот ходил относить мусор. Короче, «у нас» теперь собака. Три недели назад — ну, типа как я «ушёл» — эта дура купила щенка стаффорда. Зовут Макс — в честь её бывшего любовничка. Ну, я тебе скажу, это и пидор шерстяной! Дуня по сравнению с ним просто стиральная-машинка-малютка-ацидофильная-полуавтомат-стационар! Он настолько нагл и валтузлив, что не токмо г-жа Шр’ек, хоть сама и вызвалась справить ему документы за 50 баксов, когда ознакомилась с ним лично — теребила его за все места и особенно даже за «письку» — а мы бы прямо сказали «пичужку»! — вынесла немногим больше часа, решила действовать заочно, поостереглась, а даже г-жа Сова, как только он первый раз влетел на кухню и начал на неё визгливо гавчеть, сразу приуныла до нехорошего. По словам хозяйки, она «как будто почувствовала что-то» и за считанные дни осунулась в самом буквальном смысле. Я видел её перед смертью (смешок Долгова) — забросила все свои козни, сидит в углу, бедная, молча смотрит на возню с собакой и отказывается от пищи. «Чё, сучара, и на тебя управа нашлась!» — сказал я ей, а она даже не ответила! На другой день, когда я уехал, она издохла. Эльмира её бросила на балкон, и две недели она провалялась там, а вчера вишь отдебель, оттепель… (Алёшины всхлипы в трубке.) Сегодня с утра меня Зельцер донимает: «Лё-ше-чка, совой воняет, ты бы отнёс её в мусор». Я так и сделал — положил её в пакет… засыпал сверху кожурой от картошки (Алёша уходит в радикальный покат), чтоб дор огой не воняло… (И всё бы ничего, дорогие вы мои, да фасоль сгорела).

А собачка энта, Максик, щенок ебучий ростом в пол Дуни и с хуем в пол моего, начал жить себе припеваючи. Кушает мясо, спит на постели с Зильцером, ссыт и какает где попало. В первый день, я, забираясь в тёплую постельку на своего-несвоего Зельцера, вижу и чувствую, что на нём вроде как кто-то уже есть… И она целует его. Я заявляю, что не буду целовать её, пока она не помоет рот. И не бери его за хуй — лучше меня! Потом, когда я всё-таки начинаю свою долгую «пейотную песнь», кто-то как-то, воняя козлятиной, совятиной и псиной, пристраивается чуть ли не ко мне самому! В первый день она бьёт его пяткой, спихивая, во второй — я бью его пяткой, а потом она меня пяткой… В третий — я сплю на зассанном коврике у двери.

Пудель Атма, королевский Артемоха, пёсик Антураж, Снупи, Макси-Снупи-Зал упи! — пантеон человеческих покет-друзей, серия «сделай сам + сотвори себе» Но когда она срывается и начинает его лупить, мне становится его жалко! Лёшь, следи за Максом. Слежу. Это хуйло несмышлёное затискивается под тумбочку под телевизором и начинает шумно мочеиспускать на ковёр. Я трублю тревогу. Прибегает Эльмира и орёт на меня: «Блять, сказала же следи! — он ссыт, а он смотрит!» — «Ну я что ему хуй заткну что ли?!» — «Какая же ты рвань — бери вот теперь тряпку и вытирай. Пойдём, Максик» Или: «Опять ты наступил в гавно! Я же специально тебя предупреждала!!» (Алёша, я думаю, дохнет навзрыд, а я чуть не плачу, ей-богу, — каждый из вторых дней проходил теперь в бесконечных обвинениях меня в том, что я ненавижу Макса, не люблю животных, и вообще я бесчувственный эгоист и думаю только о себе и своей утробе — как бы пожрать и поспать за чужой счёт — и это в то время, когда бедному щеночку и так нечего есть… ты бы хоть раз бы… (всхлип, начинает хныкать) хоть косточку… ему принёс… если б ты любил меня, ты бы любил и его…). Что за хуйня! Бе-бе, «ему два месяца всего», а у него руки толще чем у меня — спрашивается: почему? — потому что он сжирает в два раза больше, чем я! Я питаюсь пельменями из незнамо чего, а это ходячее мясо с прожилками ест стейки! Нахуя он вообще нужен?! — я, я могу делать всё, что может и он — вилять хвостом, бегать, прыгать, рыгать, лаять, фыркать, лизаться, вонять хуйнёй, мочиться на ковёр — да я могу много большее! — да он в сравнении со мной — молокосос! Давай я сожру его долю и оттащу его в мусор. Или обджярю в духовке. (После таких слов меня начинают бить и выгонять из дому.)

…Она мне никогда не нравилась как женщина, не нравилась как личность, но благодаря многократности и единственности обращения именно к ней, я познал её именно как личность, как женщину.

Как один и тот же человек может быть и тем и этим? Зельцер дрянная и Зельцер хорошая. «Я хоро-ша-я…», — постанывает она как девочка, когда я в первый день, лёжа на ней, целую её и шепчу «дрян-ная…». Я и сам в этот момент не верю, что уже завтра она будет редкостной дрянью и стервой. Нет, говорю я себе, как человек, который видит призрака, и чтобы не потерять рассудок, отнекивается, ты дрянная, ты очень дрянная. Я хоро-ша-я, стонет она, и я не знаю, что сказать. Я шепчу: нет, Элечка моя, ты дрянная, ты очень дрянная. Ты меня даже ни капли не уважаешь — и это факт, и я смотрю ему в лицо и не могу оторваться. Но мне ничего и так, просто немножечко обидно. Не слушай меня, говорит она, не обращай внимания на то, что я дура на тебя несу.