Михаил Уржаков: Дом, который построил Майк

Одним словом, не бог весть какая находка в литературе, но я подумала, а почему бы мне не сделать памятник нерукотворный на всем этом (том), что осталось от моего никудышного хазбента. Показать его закаляки «знающему» пиплу, «жалостному», но хваткому издателю, — может, и поедет этот поезд под горку. Хотя вагоны…

Да, отдельные его воспоминания выглядят сумбурно, несвязно между собой, судя по всему, не хватило времени обуздать «нахлынувшее». Однако я попытаюсь каким-то образом связать эти несвязки своим знанием событий и людей, о которых мой благоверный пишет.

Проще говоря, после каждой несвязности решила дописывать пару-тройку строк и ставить точки над всеми «фа». Буду добавлять пояснения курсивом и ставить «МГ» внизу происходящего zanudstva.

МГ означает «Мария Гейтс». Мария Гейтс — это я, бывшая жена Михаила Уржаков а (он же Майкл Стенли Гейтс, ни много ни мало).

Живу я сейчас далеко (где — не скажу). Это не то что раньше, когда мы отдыхать ходили, а не ездили Так что всякие там спецслужбы всех стран мира и частные детективы вряд ли смогут устроить маленькую, в девять миллиметров, красивую дырку в моей красивой головке.

Так вот.

Начну, пожалуй?

С этого самого «мыла», которое он заслал мне вместе с эттачментом этих записок. А сделал он это с помощью Rogers AT@T Canada прямо с борта «Боинга-767» «Американ Эрлайнс », рейс 11, Бостон — Лос-Анджелес, со своего дешевенького лэптопа и мобилки «Nokia-305».

Итак.

МГ

Бостон, 11 сентября 2002 года,

аэропорт Бостона, Массачусетс, США,

Земля, Солнечная система.

Холи тэстикэл фак, ну и воняет же в самолете. Никогда не мог бы подумать, что на «American Airlines» будет вонять так же, как когда-то воняло мочой и блевотиной в том летящем спецрейсом ТУ, который в 1994 году доставил нас, 186 уральских парубков, в Комсомольск-на-Амуре в войсковую часть 6705 внутренних войск МВД СССР. Тогда человек сто из нас, призывников, стали танцевать или попросту прыгать в ритм песенки Розенбаума «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла». И это во время набора высоты. Рябой татарин с круглым как луна лицом и выбитыми передними зубами тупо наяривал три аккорда на расстроенной гитаре Ухтымской фабрики музыкальных инструментов им. А. Г. Шнитке. «Тушка» ходила ходуном в такт соль минору и сопротивлялась взлету всем своим железным телом. Но всем было глубоко насрать на железяку, душа скручивалась и раскручивалась.

Старая стюардесса, изможденная ночными полетами с новым, рвущимся в бой, призывным поколением, пыталась что-то говорить про ремни безопасности, но тут же получила в табло (по репе, в морду, в хайло) и с расквашенным носом и венозной носовой юшкой убежала жаловаться командиру корабля тов. Рогожину В. Т.

Командир Рогожин В. Т. к нам не вышел, устав, наверное, нисколько не меньше бортпроводников.

Еще минут двадцать, пока еле живая сама собой «тушка» не вышла в заданный эшелон на десять тысяч, дискотека продолжалась до блева в жакет соседа и слива отстоявшегося в пузырях прямо в салон отлетавшего, наверное, 20 лет самолета. Все четыре отхожих места были заняты всерьез и надолго серьезными пацанами, активно очищающими свои молодые желудки и прыгающие молодые комсомольские глотки в унитазы с вакуумным всасыванием.

Тоскливый сигнал о «нет необходимости пристегиваться» зажегся на затертом табло. Все сидели, тупо и тихо понужая остатки недопитого спирта-водки-оде-колона-шипра-портвейна, чтобы успеть допить уносящиеся в далекие дальневосточные сугробы остатки равнодушной молодости. С белыми и натужными улыбками на вымученных лицах, некрасивые, как моя жизнь, стюардессы ходили между рядами, выжимали из «персональных» салфеток в синие полиэтиленовые ведра желтую мочу молодого пролетариата, скопившуюся в отстойниках и проходах средства передвижения по ночному воздуху.

Однако сценарий с танцами под «Гоп-стоп» в небе Соединенных Штатов Америки не повторился.

В Бостоне рейс задержали на 35 минут по техническим причинам. Пилоты при взлете посетовали на проблемы с электроникой. Бывает. Это тягостно-мучительное ожидание вылета душевно измученные пассажиры забыли сразу после подачи легкого недорогого спиртного. Типа? Я предпочитаю коньяк. Кто со мной? Жванецкий раз, Лузгин два, Хемингуэй три.

Матюхин предпочитает пиво — четыре.

Сидя в широком, затертом донельзя попами буржуев кресле рядом с обрюзгшим, тяжелым, как бюр-геркинг, америкосом, я подумал, что, поскольку книг палпфикшеновских почитать я захватить не успел, а дремучие капиталистические газеты «Бостон-Тудэй» и «Нью-Йорк Таймс» перечитал еще при ожидании посадки, дай-ка, думаю, хоть пару странйц напишу в свой дневник. «Дэлл» у меня плохонький, работает только как печатная машинка, но хоть эти четыре с половиной часа полета не зря пройдут.